Слипер и Дример
Шрифт:
— Шматко! — раздался крик сквозь грохот ветра и волн. — Ты чего тут кренделя
выписываешь, мля? Быстро занять позицию! Подходим.
Феоктистыч почувствовал, как ноги сами несут его на корму. Нелепо, но Шматко при этом
ужасно мутило, хотя по всему было видать, герой его внезапного чудн[о]го фильма был в море
отнюдь не впервые. И странным казалось обстоятельство, что тот, в чьей шкуре оказался Артемий
Феоктистович, тоже сильно удивлялся, почему его вдруг
тошнить от качки. Винты встали. Он почуял это кожей.
«Откуда я это знаю?» — испуганно подумал Артемий Феоктистович, но ещё больше испугался
его сомнениям тот, в чьей шкуре он сейчас находился. Его однофамилец, рождённый на острове
Кронштадт, матрос торпедного катера 0208/72, такой же Шматко, но таки в обратную сторону
Феоктист Артемьевич (о, несравненный юмор кармы Всея Сангхи!), находясь в нейтральных
водах Финского залива вторые сутки, готовился сейчас к очень опасной вылазке. И совершенно не
мог взять в толк, что происходит нынче у него в голове. Он смутно припоминал страшное слово
«шизофрения» и в связи с этим уточнение диагноза «раздвоение личности». А ведь именно это
матрос Шматко сейчас и чувствовал. Он отчётливо ощущал в своей голове присутствие кого-то
второго, некоего незванного гостя, который незримо наблюдал изнутри головы за его матросской
жизнью. И не просто наблюдал, но и вмешивался своими не к месту удивлёнными ахами и охами.
90
А вокруг шла война. Рядом свирепствовал враг. И было совсем не до этого. И матрос Шматко с
ужасом понимал, что вот только шизофрении ему сейчас и не хватает для Полной И
Окончательной Нирваны Без Нирватрёпки. Проще говоря, он догадывался — это расстрел.
Минимум. Лечить его некогда и некому. Проще списать. А списать на войне можно только одним
способом. Бум! — и гильза под ноги.
«Уймись!» — только и бросил в отчаянии матрос Шматко мысленно сам себе, а точнее,
незванному гостю.
Как ни странно, но это подействовало. Артемий Феоктистович тоже понимал: мешать сейчас
матросу не стоит, ибо всё может закончиться плохо для них обоих. Он постарался довериться
владельцу тела. По крайней мере, как думал бухгалтер Шматко, матрос (такого определения
Артемий, конечно, не знал) находится в привычной ему среде обитания, а стало быть, знает, что
делать. И он тут же ощутил в ответ молчаливый посыл благодарности по типу «дык допетрил, в
пургу твои пятки, наконец-то». Артемий приободрился и даже воспылал интересом к ситуации.
Его начала забавлять такая игра внутри разума другого существа. А
Шматко надели странный костюм из непонятного материала (определить наощупь его не
представилось возможным), ласты и сложную маску с рифлёными трубками, уходящими за спину,
где уже до того навесили тяжеленный круглый баллон со сжатым воздухом. Он спустился по
тросу с кормы.
— Ни пуха! — махнул ему вослед матрос.
— Ни Пятачка! — гугукнул в маске Шматко и свалился спиной в воду. Она оказалась ледяная.
И тут в памяти Артемия Феоктистовича произошла вспышка, во время которой он успел увидеть
разъяснение задания по разведке повреждений вражеской подводной лодки и возможного её
последующего конвоирования в порт Кронштадт. Также он побывал при обсуждении телесных
достоинств некой Нюры из госпиталя в присутствии двоих своих сотоварищей по оружию в
кубрике. И в тот же сияющий миг пространственно-временного застывшего континуума он
получил во всю красу своего внимания грязный, покрытый бородавками и пороховой гарью
указательный палец штурмана, который тыкает в карту. И услыхал Шматко грозный прокуренный
голос:
— Вот она, проклятая! Здесь на банке залегла. В сорок четвёртом квадрате.
— Слышь, штурман, а ведь не зря японцы числом «четыре» смерть означають! — Шматко
услышал свой хохоток.
— Отставить шуточки! — штурман и не думал смеяться. — Это приказ штаба флота. Выход у
нас один. Что там подорваться, что без лодки вернуться — всё одно позор. Так что молись,
Шматко, если в Бога веруешь!
Вода сомкнулась над головой. С шипением Шматко осторожно втянул первую порцию воздуха
через маску.
«Слава Богу!» — произнёс он мысленно скорее по привычке, нежели из желания
поблагодарить Бога, в которого, честно говоря, не особо и верил-то.
91
Но тут же, вспомнив слова штурмана, задумался. И наверное, не к месту было сейчас
медитировать и размышлять, но почему-то именно в такие минуты и приходит желание изменить
в себе нечто важное. Так Феоктист задал себе впервые важный кармический вопрос: а может, есть
Бог на свете?
И второй Шматко тоже как-то заёрзал внутри разума первого, и припомнилась бухгалтеру
Артемию вдруг фигура странного седоватого дядьки в оранжевой жилетке и в фуражке, что махал
ему рукой с обочины дороги. А матрос при этом едва не хлебанул холодной финской заливной
водицы, ибо и ему вдруг в этот миг привиделся сей оранжевый жилет и фуражка, странные