Слипперы

Иноземцев Эдуард

– А когда-нибудь кого-нибудь вы любили в своей жизни? Сильно, я имею в виду. Скажем, школьная любовь к однокласснице или к соседской девочке…

– Нет. Не припомню.

– А в саму любовь вы верите? Как по-вашему, существует это чувство? Настоящее, возвышенное, сильное, всепоглощающее…

Я задумался. Вопрос был сложный.

– Да, видимо, такое чувство существует, – наконец пробормотал я.

Садальская кивнула и снова что-то записала в блокнот.

– Послушайте, Максим… Вы ограничитесь этим визитом или хотите какое-то время посещать меня? – неожиданно спросила она, снова скользнув по мне

взглядом.

– Вряд ли у меня будет время на постоянные визиты, – осторожно проговорил я.

– Тогда я скажу о своих выводах сразу же, хотя было бы неплохо, если бы вы походили ко мне еще какое-то время. Думаю, у вас не очень сложный случай. Во всяком случае, что касается снов с этой девушкой. Вы в курсе, что Данте много времени проводил в публичных домах? И вообще был бабником? И тем не менее он придумал себе возвышенный образ Беатриче и всю жизнь любил этот образ. Прочтите дневники Казановы. Тот же феномен. Возвышенная, платоническая любовь к одной женщине, женщине снов, женщине мечты, и достаточно потребительское отношение ко всем другим женщинам. И таких случаев много.

– Что вы хотите этим сказать? – заинтересовался я.

– Я хочу сказать, что свою потребность в большой и чистой любви не на сеновале вы удовлетворяете в снах и ваше подсознание придумало вам соответствующий образ, который близок, видимо, вашему глубоко запрятанному идеалу. А в реальной жизни вы обыкновенный потребитель. В том числе и в отношениях с той самой женщиной, которую вы видите во сне в разных обличьях. Вот и все.

– Так просто? – удивился я.

– Да. Но это просто, когда знаешь, что и как анализировать. А теперь, когда мы разобрались с вашим подсознательным стремлением к женскому идеалу и с отношением к женщинам вообще, давайте проанализируем ваш второй сон. Точнее, два сна. С долиной и тетей.

– Давайте, – согласился я несколько потерянно. И так как нестерпимо хотелось курить, снова закурил.

Садальская поменяла позу, снова почеркала в блокноте и улыбнулась мне.

– Вы читали книжки-фэнтези в детстве? – неожиданно поинтересовалась она.

– Читал, конечно. Как и все, наверно… А что?

– Они вам нравились? В смысле, вы вживались в них как-то? Сопереживали героям? Сами ощущали себя героем?

Теперь я понял, куда она клонит.

– И вживался, и сопереживал, – признался я. – Но я не думаю, что мои теперешние сны как-то связаны с этими книгами, Лариса.

– Давайте не будем спешить делать выводы, – мягко сказала она.

– Как скажете, – добродушно согласился я.

– Сколько лет тогда вам было? – продолжила она свой допрос.

– Ну… Пятнадцать-шестнадцать… Я уже не помню…

– Вы чем-то болели в этом возрасте?

– Да нет… Ничем особенным. Разве что гриппом…

– Гриппом… Интересно. Когда я гриппую, я заваливаюсь в постель и читаю. Правда, детективы, а не фэнтези.

– Я тоже заваливался в постель и читал. Но не детективы, терпеть их не могу, а фэнтези. Или романы о путешествиях…

Садальская кивнула, и глаза у нее заблестели, как у охотничьего пса. Или тигрицы, почуявшей добычу.

– А как вас лечили? – вкрадчиво поинтересовалась она.

– От гриппа? Да как… Как всех. Малиновое варенье, горчичники, мед. Моя мать терпеть не может лекарства. Отец иногда давал грамм пятьдесят коньяку…

Он говорил, что коньяк – лучшее средство от гриппа.

Лариса Садальская расслабленно откинулась на спинку кресла и улыбнулась, как сытая кошка.

– Ну вот вам и ответ, Максим. Вы, выпив свои пятьдесят грамм, читали дальше… А там, в этих фэнтези, полет мысли и воображения… Да еще и температура… Все это западает глубоко в подсознание и при подходящем случае вылезает наружу. Когда есть коньяк. Вспомните, Максим. Это важно. Перед тем как видеть свою долину, вы пили коньяк?

Я вспомнил. Коньяк я пил. Но тем не менее ее гипотеза меня не убедила.

– А почему все это стало вылезать из подсознания именно сейчас? Я ведь пил коньяк и год, и два года, и три года назад, – возразил я.

Садальскую вопрос нисколько не смутил.

– На это есть только один ответ, Максим. Видимо, теперь вы занимаетесь чем-то, что стимулирует ваше воображение. Кстати, вы не сказали мне, чем вы занимаетесь? Снова журналистикой?

– Не совсем, – пробормотал я.

Неужели все то, что мне снилось, – это всего лишь игры мозга? Неужели в этом мире нет ничего, кроме человека и его подсознания? Нет девушки с волосами цвета меди, нет той долины, нет человека с ноутбуком, Марины, живущей там, других сущностей, не похожих на нас и пусть даже пренебрежительно относящихся к нам? Неужели мир так беден? И умещается всего лишь в трех измерениях?

– Спасибо, Лариса, – сказал я. – Сколько я вам должен?

– Я вас хоть в чем-то убедила? – поинтересовалась она.

– Почти. Почти убедили… – вздохнул я.

Когда я вышел от Садальской, зазвонил мой мобильный. Это была Маргарита. И голос у нее был взволнованный.

– Макс… Заречная убита, – сказала она.

– Что?!

– Я звонила ей несколько раз по мобильному, чтобы договориться о встрече. Никто не отвечал. Потом ответили. Мужской голос. Я представилась фотокорреспондентом… Сказала, что у нас договоренность. Мол, должна сделать фотосессию для газеты. И тогда он и сказал, что ее убили, когда она выходила из подъезда, чтобы идти на киностудию… Ты меня слышишь?

Я ее слышал. И очень хорошо. Она буквально кричала в трубку.

19

На конспиративной квартире, на кухне, собрались все. В воздухе витала нервозность, и Багира, поддавшись общему настроению, жалобно мяукала. На столе, как это ни странно, возвышалась бутылка водки. Но всего лишь одна рюмка. Перед Параманисом. Перед ним же стояла тарелочка с маринованными грибами. Галина, Маргарита, Никанор и Вера пили кто кофе, кто чай. Когда я вошел, Багира сразу же подбежала ко мне, потерлась о ноги, но, увидев, что я не обращаю на нее внимания, куда-то забилась.

– Мы вас ждали, Максим, – проговорил Параманис, взглянув на меня. – Где вы были?

– Ездил по кое-каким делам, – ответил я.

Не объяснять же ему, что я был у психотерапевта.

– Вы в курсе?

– Что убили Заречную? Да. – Я сел на противоположном конце стола. – Маргарита сказала мне по телефону.

– А в курсе, кто ее убил?

Я вздрогнул. Мне показалось, что сейчас он обвинит в этом меня. Ведь, по-видимому, я был последним человеком, видевшим ее в живых.

– Нет, – сказал я. – Не в курсе.