Слишком большие крылья (Скандальная история любви Джона и Йоко)

Черникова Ника

— М-мистер Леннон… — слегка заикнувшись, мужчина протянул обложку «Двойной Фантазии» и ручку.

— Так пойдет? — На ходу чиркнув «Джон Леннон 1980», Джон, уже не глядя на увальня, замершего в свете фотовспышки, навсегда соединившей их двоих, спешил к машине. — Всего доброго!

Кашлянув облаком выхлопных газов, лимузин сорвался с места, оставив журналиста и поклонника наедине.

— Послушай! — Толстяк пристально посмотрел на фотографа и тот съежился под неожиданно холодным, мертвым и неподвижным, как у змеи, взглядом. — А на фото я был в шляпе или без?.. Мне бы хотелось, чтобы без шляпы…

Пиф-паф

Ожидание.

Ожидание. Жаждущая крови тварь, присосавшаяся к изнанке сердца. Поздний вечер клочьями ложился на город, вползая в свет, затемняя его, окрашивая в серые полутона и еще больше насыщая и без того темное. Он, стоя у телефонной будки уже неразличимой в темноте тенью, словно окаменел. Он пробыл здесь уже почти пять часов неотлучно, боясь пропустить возвращение лимузина, но не чувствовал ни голода, ни морозца, который с наступлением темноты окреп и стал пощипывать щеки, ни усталости.

Он стоял с закрытыми глазами, весь обратившись в слух, весь — один натянутый нерв, судорожно сжимая скользкую рукоять револьвера, купленного 12 дней назад и спрятанного в кармане брюк. Еще чуть-чуть, потерпи, еще совсем немного, не бойся, скоро все закончится, и ты спрячешься в свою раковину, прочь от людей, от ощерившихся улиц, от мира, желающего тебе смерти. Не бойся, не бойся, одно усилие, одно короткое мгновение ради вечного уединения, вечного спокойствия, вечной жизни.

Скрип тормозов. Голоса. Смех. Хлопает дверца. До боли зажав пистолет в ладони, он стремительно выходит из тени на свет, безымянный герой в свой единственный в жизни звездный час, видя перед собой только неожиданно хрупкую спину с выпирающими из под черной куртки лопатками.

— Мистер Леннон!..

Джон обернулся.

Пиф-паф.

Не больно

Он успел услышать только какой-то странный звук, похожий на хлопок, и что-то дважды прожгло ему спину, подбросив на месте. Обернувшись, он увидел смутно знакомую фигуру, — да-да-да, роговые очки, смешное лицо, автограф, да-да-да… — замершую с вытянутыми руками, и, казалось, целившуюся в него указательным пальцем, от которого струился дымок.

— Ах, вот оно что… — еще три вспышки, три удара в грудь, и что-то сладкое, горячее, живое пошло ртом, перехватив дыхание, смяв слова.

Ослепнув на секунду, Джон увидел прямо перед собой лицо Йоко, которое, казалось, закрыло собой все нью-йоркское небо, обогревая его лучами своей улыбки, точно такой же, как в то памятное утро, когда он вернулся. Он потянулся к ней, но она вдруг стала стремительно уменьшаться, таять, растворяться в угольной темноте, мгновенно залившей улицу.

Шаг. Еще шаг. Ступеньки — ползком, откашливаясь от чего-то приторного, хлещущего через рот, свистящего в груди, утекающего сквозь измазанные чем-то красным пальцы, утекающего прочь. Шаг. Шаг. Дверь открылась внутрь, и он упал прямо под ноги помертвевшей Йоко, угасающим сознанием уловив непередаваемый ужас в ее глазах:

— Не… больно.

И, падая в засасывающую воронку вечной темноты, в последний раз улыбнулся окровавленным ртом.

Пора

В

больнице имени Рузвельта все было ослепительно белым: стены, потолок, летящий над ним, как небо, белые халаты врачей и ее лицо, склоненное над ним, белое как мел. На секунду ему показалось, что он дома, в «Дакоте», в их белой комнате, и все было бы также, если бы не бурый отпечаток ладони, который он оставил на ее щеке, пытаясь сказать: «Эй, что за шутки, детка?». Но потом вспомнил… Ах, да… Бах! Бах! Падай, ты убит!.. Ах, да… Разве уже пора? Пора? Пора.

Ее вылепленное из снега лицо, казалось, расплывалось, растекалось, таяло, капли падали ему на глаза, а она все шептала и шептала что-то по-японски, словно укачивая, усыпляя, прощаясь. Прощаясь не навсегда-ненадолго, на короткую человеческую жизнь, на один взмах ресниц Вечности, после которого они снова будут одним целым. На все времена.

Кто победил?

Марка Чепмена задержали, как только подоспела полиция. Он не сделал ни единой попытки к бегству и не оказал сопротивления, сразу и безоговорочно признав себя виновным. Кто-то из очевидцев позднее вспоминал, что с Чепмена градом катился пот, и он выглядел бесконечно усталым, но все время странно улыбался и тихонько повторял:

— Я победил… Победил…

В 1981 году специальная комиссия официально признала его полную вменяемость, и Чепмен был осужден на пожизненное заключение за убийство бессмертного лидера легендарной группы «Битлз». На многочисленные просьбы объяснить свой поступок Чепмен пускался в витиеватые рассуждения о Боге и религии, о предательстве и лицемерии, о жизни земной и жизни вечной, никогда не говоря ничего конкретного.

На настоящий момент Марк Чепмен отбывает наказание в тюрьме строгого режима «Аттика» недалеко от Баффало, штат Нью-Йорк.

Какую победу имел в виду в тот декабрьский вечер этот странный человек, решившийся на убийство самой культовой личности того времени, так никто и не узнал. Да и кому это интересно, когда приговор уже приведен в исполнение, и отрубленная голова катится с плахи, подпрыгивая, оставляя позади навсегда осиротевшее тело, даже если необъяснимая улыбка озаряет это, скоро уже совсем мертвое лицо?.. Толпа ревет. Закон торжествует.

Или нет?..

Жрица

Не сдавшись тогда, в страшном 1980 году, Йоко Оно не сдается и по сей день, и ничто не в силах сломить эту бойкую энергичную женщину, не чувствующую своих лет и лучащуюся оптимизмом и молодым задором. Ее имя навсегда связано с именем самого знаменитого из ее мужей, но она, тем не менее, не остается в тени, не уставая демонстрировать затаившей дыхание общественности свой собственный, индивидуальный взгляд на мир. Йоко и сейчас, спустя годы, называют авангарда. Она продолжает заниматься творчеством в разных видах искусства и ездить по миру со своими выставками, которые неизменно вызывают восхищение критиков креативностью идей и смелостью их воплощения. С последними своими работами под провокационным названием «Одиссея таракана» Йоко объехала весь мир.