Сломанная подкова
Шрифт:
— А икры? Крутые, литые, как у оленя.
— Пах — узкий. Скачи на край земли, пены в паху не будет.
— Хвост в пучке, словно это не конский волос, а шелк.
— А уши, уши! Заостренные, ровные. Не уши, а две ласточки, сидящие на дереве рядом.
— Голова сухая, ноздри широкие, легко дышать во время скачки.
— А глаза?
— Поглядит на тебя, невольно переспросишь у него: «А что ты сказал?»
Шоулох и правда словно собрал в себе лучшие черты разных пород. От арабской лошади он унаследовал изящность линий и грациозность, от персидской — резвость, от карабахской — выносливость,
— Красавец. Прямо из легенды,— сказал Локотош. Он похлопал коня по шее, тот метнул на него искры из глаз.— Даже жалко ездить на нем.
Локотош приказал поставить Шоулоха в отдельное стойло. «И чтобы ни одна рука не прикасалась к нему без моего разрешения!»
Апчару он пригласил к столу подкрепиться после дороги. Кроме того, не терпелось расспросить ее о пути кавалеристов до Нальчика. Локотош многое знал уже от бойцов, но кто же расскажет вернее и лучше Апчары?
Но в комнату, где был накрыт стол, пришел и Якуб Бештоев. Это связало рассказчицу, и она заговорила о Шоулохе, о его далеких и славных предках. В часы привалов во время путешествия Бекан много рассказывал ей о кабардинских лошадях, в том числе и о легендарном жеребце Кагермасе.
Свободный крестьянин, джигит, которого звали Ор-дашуко, был владельцем Кагермаса, предка Шоулоха по материнской линии. Чтобы никто не сглазил коня, хозяин выводил его, только накрыв огромной буркой, сделанной по заказу. Бурка закрывала жеребца по самые бабки. Воду для любимца Ордашуко возили из далекого нарзанного источника.
Из Адыгеи, Черкесии и Чечении осетины и аварцы, лезгины и калмыки обивали пороги Ордашуко, давали ему табун лошадей за одного коня, но Ордашуко и слышать не хотел ни о какой торговле.
Если хотели выразить кому-нибудь наилучшие пожелания, говорили: «Да оседлаешь ты Кагермаса».
О девушке, за которую требовали слишком большой калым, говорили: «О ней и думать нечего! Кагермаса за нее хотят».
Но вот на Кавказ приехал высокий гость — великий князь, брат императора. Кабардинские князья собрались на совет и стали думать, что бы такое подарить высокому гостю. Не было тогда во всей Кабарде ничего драгоценнее Кагермаса. Порешили послать к Ордашуко и потребовать у него коня.
Посланцы вернулись ни с чем. Тогда поехал один из князей, хотя и непристойно князю идти на поклон к простому джигиту. Ордашуко принял гостя с почетом, как и полагается по обычаю, но продать Кагермаса не захотел и на этот раз.
Задумались кабардинские князья. Оставалось одно: отнять коня силой. Ордашуко тоже понимал, что в покое его не оставят, и принял свои меры. Нанял двух отменных джигитов для охраны любимца, а из своей спальни на конюшню проделал ход и завесил его ковром.
Темной ночью ворвались княжеские слуги к Ордашуко во двор. Пока джигиты боролись с налетчиками, Ордашуко увел коня из конюшни
Ордашуко оседлал Кагермаса и ускакал. На другой день на дне глубокой теснины нашли их обоих мертвыми.
— Вот, Якуб, какими были предки.— Локотош взглянул на Бештоева, когда Апчара закончила свой рассказ.— А ты говоришь: ярлыга чабана — не маршальский жезл. Ордашуко тоже не обладал высоким постом. Джигит. Однолошадный. А легенда о нем проходит по небосклону истории, словно Млечный Путь по небу. Кстати, Млечный Путь по-кабардински — Путь Всадника. А твой путь от отряда в Калмыкии до этих мест не назовешь Млечным Путем...
— Зато твой усыпан яркими звездами подвигов. Ты можешь сам сочинить о себе любую легенду. Свидетелей у тебя нет. Со мной был целый отряд...
— Однако это не помешало тебе. Возникла же легенда «Когда во главе стаи орел...» Я читал. Мне Ку-лов показывал.
Бештоев встревожился. Почему Кулов хранит этот номер газеты? Не связан ли с этим приезд Бахова?
— Когда газетчикам не хватает материала, они высасывают его из пальца.
— Чьего пальца?
— Откуда я знаю.
— А ты не совал свой палец в рот газетчику?
Апчара поняла, что между Якубом и Локотошем может вспыхнуть ссора. Ей-то больше всех известно, где Якуб приписывает себе геройство, а где виноват Локо-тош, не имел он права вернуться в штаб дивизии и оставить отряд. Сейчас она была рада увидеть Локотоша живым, здоровым. Зачем же омрачать эту встречу? И девушка перевела разговор.
На другой день, когда Апчара уезжала, Бештоев не отказал себе в удовольствии бросить колкое слово:
— Ты что-то не поинтересовалась Чокой? Или другой тебе приглянулся? Не в приданое ли ты привела жеребца?
Лицо Апчары залила краска.
— Разве Чока здесь?
— Был здесь. Сейчас не знаю где. Может быть, на хребте — пробивает «окно в небо». Он, между прочим, думает, что ты за хребтом. У камня за пазухой.
НАКАНУНЕ
В конце октября наступили холода. Люди готовились к зиме. По старой привычке старики приходили в сельсовет, сидели подолгу на скамеечке, как раньше сидели в ожидании «стоящего», то есть председателя. Обменивались новостями, слухами, а потом расходились. Всех беспокоило, почему «бежавшие» не возвращаются на свои места. Так они называли эвакуированных. Да и о Кулове ничего не слышно. Говорят, он в горах пробивает «окно в небо». Бекан Диданов занят уборкой кукурузы. День и ночь в поле. Старику приходится чуть не на коленях умолять каждого, чтобы шли на уборку. Нет подвод. В поле лежат вороха кукурузных початков, на себе не утащишь. Дожди, туманы.
Апчара собрала десятка два коров по сохранным распискам и занялась фермой. Хабиба не отдала Хабля-шу. «Бери у кого по нескольку коров» — вот ее ответ. В душе она считает, что Бекан в виде калыма за дочь дал ей корову. Апчара поругалась с матерью, ночует на ферме.
По аулу прошел слух: исчез Чока Мутаев. Одни говорят, ушел к немцам. Другие считают это вздором. Чока — коммунист, руководящий партийный работник. Но от этого слуха свалилась в постель Данизат. Хабиба ее успокаивает, гадает ей на фасолях, предсказывает Чоке дорогу к родному очагу.