Сломанная подкова

Кешоков Алим Пшемахович

Чандар посмотрел на листок прищуренными глазами:

— А где мухур?

— Какая тебе печать, голова-сапетка? — гаркнул на Чандара Азрет Кучменов.

— А что, Сталин пишет печатными буквами, как мы в ликбезе?

Локотош понял, как непросто довести до сознания этих бойцов самые очевидные и простые вещи. Наверняка и еще есть в отряде такие чандары. Печать ему подавай! Кричать и спорить тут бесполезно. Вчерашние чабаны. Грамоты им хватает только на подпись, да и то печатными буквами. А может, этот Чандар не так уж прост, а только прикидывается? Как работать с такими людьми! А Якуб самоустранился от своих прямых обязанностей...

— Сталин пишет не печатными буквами,— Локотош старался не повышать голос и,

не показывая внутреннего напряжения, объяснять доходчиво.— Приказ размножили типографским способом. Разве никто из вас не видел газеты с постановлением правительства или приказом Главнокомандующего?

— Видели.

— Не только видели. Читали.

— Они написаны печатными буквами?

— То газета.

— Мухур ставится?

— Кто на газету печать ставит?

— Газета от Советской власти. Все верят.

— Теперь понятно, почему здесь печати нет? — Локотош обратился к Чандару.

Чандар кивнул головой.

— Всем это ясно или есть еще вопросы?

В строю раздались голоса:

— Ясно, товарищ капитан.

— А если ясно, то каждый из вас должен поставить свою подпись на этом листе. Это будет присягой на верность приказу. Мы будем стоять насмерть в бою с врагом. Нам отступать некуда. Горы отрезали все пути. Земля защищает тех, кто ее защищает. Нас будут подпирать горы. Если кто из нас по своему малодушию или трусости попытается предать своих товарищей, покинет поле боя, спасая свою шкуру, его настигнет пуля возмездия. Если я струшу, этот приказ дает право каждому из вас поступить так же и со мной. Это наша клятва!

Ночью Локотош думал, что эта первая беседа с бойцами все же была удачной. Но утром обнаружились первые результаты проведенной беседы. Три бойца бесследно исчезли из казармы.

Бештоев не скрывал своего злорадства:

— Я тебе говорил? Ты вчера получил власть, а сегодня уже кричишь: всех в казарму, расстрел за трусость! Это тебе не армия. Здесь каждый воюет без отрыва от сенокоса или скота. Придет немец — война кончилась. Куда ему? Высшая должность, которую он получил от Советской власти,— чабан. Этот пост и немец у него не отнимет. Чандар останется костью своего народа.

— Что это значит?

— Не слыхал разве,— кабардинцы говорят: родился мальчик — будет костью рода. То есть продолжением. Чандар вроде корней. Дерево срубили — корни дадут новые побеги, снова оживет дерево. Немцы нас с тобой срубят, но мы с тобой — стволы, растем на виду, занимаем посты. У нас есть что терять. А Чандару что? От него пойдут новые побеги.

Рассуждения Якуба поразили Локотоша.

— Во-первых,— сказал он,— неизвестно, даст ли корень новые побеги. Не каждый корень сохраняет способность дать новые побеги. Иной корень, потеряв ствол, гниет в земле. Вместо ствола растут грибы на этом месте. Во-вторых, если и даст новый росток, он будет хилым, кривобоким, уродливым, в первую же жару зачахнет и засохнет. Это еще не все. Ты говоришь — терять нечего. Не понимаю. Чандар теряет свою землю, права, завоеванные для него отцами. Разве этого мало? Немцы хотят истребить неполноценные расы. Кто докажет, что немцы не занесли кавказцев в число неполноценных, что им гарантировано право на жизнь. Ты думаешь, гитлеровцы истребят евреев или поляков и остановятся на этом? Они только войдут во вкус. Будут действовать, как римские владыки, истреблявшие мужей ради того, чтобы овладеть их женами. Ты юрист с высшим образованием. Видимо, знаешь, в древней Спарте существовал закон: в войско брать не всех мужчин рода, но обязательно хотя бы одного оставлять. Если два брата в роду, лишь одного в поход, если отец и сын, то в войско уходил отец, а сын оставался дома. Хотя спартанцы с семилетнего возраста занимались только военным делом, однако и они считали, что никакая война не должна обречь род на исчезновение. Гитлер не придерживается спартанских правил. Его приказ:

уничтожать каждого, в ком течет не голубая кровь. Ради жизненного пространства немцы будут истреблять всех, кто встанет на их пути. Отцы в гробу перевернутся... И как ты мог сказать, что этот пост немец у него не отнимет! Немец не захочет стать чабаном в этих горах, немец навечно прикует его к этому «посту», так прикует, что чабан не будет отличаться от того же барана. Превратит в раба своего... Или ты думаешь иначе?

— Нет, не иначе. Чандару быть рабом, но не навечно же. Снова он обретет свободу.

— Каким образом?

— Русские его освободят. Вернут ему права и свободу. Россия — непобедимая нация. В мире нет нации, которая сумела бы подчинить себе Россию силой оружия. Если даже немцам удастся заставить ее сложить оружие, то ненадолго. Кабардинцев можно прикрыть одной буркой, и народ задохнется. Россию буркой не накроешь. Она сбросит с себя любого ездока, вернет себе все потерянное да еще кое-что прихватит. И нас не забудет при этом...

— Значит, спасение России — дело самой России?!

— По крайней мере не было случая, чтобы медведя от волка спасали козы. Наоборот — бывает. Медведь выпустит кишки волку — и козы спасены!

— Теория труса!

— Я трус? Я сам судил труса!

— Не его надо было судить, и не тот был судья...

— Ты хотел, чтоб он судил меня?..

— Не он, так другие будут судить.

— Не ты ли? Ну, это мы еще посмотрим, кто кого будет судить.

Локотош как бы заново знакомился с Бештоевым. Здесь, в своих горах, юрист не скрывал своих мыслей, спокойно говорил о возможности оказаться под гитлеровским сапогом. «Высшая должность, которую он получил от Советской власти,— чабан». Нет, Чандар имеет высшую должность — должность советского человека! Это высокий пост, за который не одно поколение сложило головы.

Спор, наверно, еще продолжался бы, но вбежал Аз-рет Кучменов и, теряясь от страха, промямлил:

— Бахов. Привел дезертиров назад.

— И Чандара?

— Воллаги, и Чандара тоже.

Все выскочили во двор.

У школьного здания, где размещается отряд, стояла толпа. Над ними возвышались всадники — небольшой отряд, сопровождавший Бахова. В центре три дезертира, схваченные в горах. Женщины, родственницы беглецов, тихо скулили, смотрели испуганными глазами на Чандара и его единомышленников.

— Получай пополнение! — еще издали крикнул Бахов, увидев капитана Локотоша, идущего ему навстречу.— Подобрал в теснине у лежбища туров. В самом узком месте. Там и двум всадникам не разъехаться. Говорят, это ты послал их за хребет, а я не поверил и повернул их назад. Туда торопиться не надо. Скоро пробьем дорогу, тогда...

ЛЕГЕНДА О КАГЕРМАСЕ

По характеру, а вернее, по отношению к людям Бахов напоминал табунщика, который держит необъезженного коня за туго скрученные ремнем мягкие губы. Известно, что до тех пор не отпустит табунщик коня, пока конь не покроется пеной от боли, пока всем своим лошадиным существом не поймет, что настал конец его разгульной свободной жизни, не знавшей ни седла, ни упряжки,— короче говоря, пока не смирится.

В роли одичалого, балованного коня оказался теперь Якуб Бештоев. По его душу приехал Бахов, оставив такой важный участок, как строительство дороги через хребет.

Правда, директиву «разобраться с Бештоевым» дал Кулов, но Бахов был рад ее выполнить, очень рад.

Локотош вспомнил слова Кулова: Бахов, мол, разберется. И действительно приехал для того, чтобы разобраться. Под пронизывающим насквозь взглядом чекиста Якуб краснел, потел, вилял, дергался, как рыба, пойманная на крючок. Очерк в районной газете насчет орла во главе стаи, вызывавший до сих пор в душе Якуба одно только чувство гордости, оказался обличительным документом и тем самым ремнем, которым скрутили губы своевольному зазнавшемуся коню.