Сломанная роза
Шрифт:
Быстро и приятно пролетали дни, заполненные полезным трудом, а вечерами в замке звучала музыка, рассказывались увлекательные истории, изредка показывали свое искусство бродячие жонглеры.
Так и жили они в довольстве и благополучии, но наследника все не было. Люди уже начинали поговаривать, что, верно, его уже не будет.
Что еще хуже, повсюду слышались тихие пересуды о том, что брак Галерана потому не благословлен детьми, что леди Джеанна ведет себя не так, как подобало бы вести себя доброй женщине. Что она слишком смела и проворна. Потому дитя и не может укорениться
Галеран утешал жену как мог, твердил, что все это глупости, что простые женщины трудятся, не разгибая спины, с утра до ночи и благополучно рожают одного младенца за другим, но Джеанна все же начала меняться. Теперь она непременно отдыхала днем, не поднимала ничего тяжелого и на лошади соглашалась ехать только шагом.
Старухи продолжали нашептывать ей в оба уха: дурное настроение и гнев могут убить едва зачатое дитя, и Джеанна послушно старалась обуздывать свой нрав. Галерану эта борьба с собой казалась изнурительной и бесполезной, и подчас он дразнил Джеанну только затем, чтобы ее непокорный дух, который он так любил, хоть чуть-чуть воспрял.
Но теперь их ссоры уже не заканчивались смехом и любовью. Вместо того Джеанна плакала и обвиняла мужа в том, что он совсем не хочет ребенка, и Галеран, сжав зубы, тоже принимал елейно-сладкий вид.
Потом, тоже по чьему-то доброму совету, она стала соглашаться на супружеские отношения, только лежа на спине под Галераном.
Потом по Хейвуду поползли слухи о том, что Джеанна спозналась с нечистой силой и потому может предотвращать зачатие. Галеран уже не пытался совладать с гневом и высек женщину, застигнутую им за подобными разговорами. Это был не самый умный поступок, ибо он немедленно привлек к своему горю всеобщее внимание.
Ночь за ночью он твердил Джеанне, что ему безразлично, бесплодна она или нет, и то была чистая правда. Да, он хотел детей, особенно сына, но не такой ценой. Больше всего он желал вернуть свою смелую, умную, сильную жену.
А она плакала каждый месяц.
Однажды, как раз в такое время, он держал ее на руках, баюкая, как расстроенного ребенка.
— Это все пустое, родная, все пустое. У Уилла уже двое сыновей. Хейвуд может отойти малышу Гилу.
— Я хочу ребенка, — не жалобно, а скорее свирепо отозвалась Джеанна.
— Ну что ж, давай возьмем в дом младенца, девочку, и ты станешь растить ее.
Она оттолкнула его.
— Я хочу носить этого ребенка в себе, глупый ты человек! Это как голод. Я больше не могу мириться с ним!
— На все воля божья, Джеанна.
— Так надо изменить эту божью волю.
Джеанна была верна себе; она принялась осаждать небеса, будто небеса были неприступной крепостью. В ход были пущены все средства: в дар господу приносились земли, золотые распятия, воссылались бесчисленные молитвы, градом сыпались литании и мессы. Но каждый месяц в особенные дни ее поражение становилось очевидным, и Джеанна пряталась от всех, жалкая и подавленная.
Или начинала бушевать. Обитатели замка мало-помалу научились в такие дни обходить ее стороной, и именно в один из этих злосчастных дней она разбила розу. Галеран не стал расспрашивать ее, была ли то случайная неосторожность
Но скрепить разлетевшуюся на куски жизнь оказалось куда труднее, ибо день ото дня дела шли все хуже и хуже.
Какой-то поп сказал Джеанне, что чувственное волнение женщины убивает мужское семя и потому единственно приемлемое для успешного зачатия совокупление должно быть кратким и не доставлять ей никакого удовольствия. Поэтому отныне, стоило Галерану проявить хоть каплю нежности, она останавливала его, говоря:
— Не надо. Потом, когда у нас будет ребенок…
Он сам уже не верил, что ребенок появится, и ему казалось, что они с Джеанной трепыхаются в липкой паутине отчаяния, как две беспомощные мушки.
Первый призыв освободить от неверных Святую Землю прозвучал в Нортумбрии в то время, когда положение дел в Хейвуде еще не было столь безнадежным, и Галеран пропустил его мимо ушей, ибо во времена короля Вильгельма Рыжего подобное предприятие вряд ли могло получить монаршее одобрение. Вильгельм Рыжий не особенно жаловал попов и не имел намерения отправлять своих лучших бойцов в далекий путь к смертоносным пустыням Мертвого моря.
Но не прошло и года, как до Англии стали доходить вести об успехах христианского воинства. Казалось, вот-вот рыцари Святого креста освободят Гроб господень. Тогда-то многие достойные мужи стали всерьез подумывать о том, чтобы отправиться на помощь братьям по вере и успеть принять участие в великой и славной битве.
Собственные тревоги слишком занимали Галерана, и он по-прежнему не представлял себе, как это он оставит дом и жену. Однако Джеанна сама заговорила с ним об этом. К тому же еще некий доброхот-священник — странствующий проповедник, пытающийся разбудить благочестивое рвение в тяжелых на подъем северянах, — намекнул при ней, что богоугодное дело может стать той животворящей силой, которая поможет вспахать и засеять скованную засухой почву…
— Мне кажется, если мы расстанемся на долгие годы, — возразил Галеран, — это вряд ли поможет тебе забрюхатеть.
Джеанна не стала спорить и обиженно отвернулась.
— Я думала, ты рад будешь уйти.
— Почему же ты так думала?
— Знаю, что стала тебе обузой, что слишком много прошу…
— Но ведь я никогда не возражал против твоих просьб. Она резко обернулась, заглянула ему в глаза.
— Да?
Галеран вздохнул.
— Джеанна, я не против того, чтобы быть с тобою так часто, как хочешь ты. Меня отвращает лишь твое отчаяние. Когда мы в последний раз смеялись ночью?
— Наверное, я разучилась смеяться.
Ему хотелось предложить ей научиться этому снова, забыть о детях, но он понимал, что это столь же невозможно, как предложить ей перестать дышать.
— Итак, ты думаешь, что господь призывает меня в Иерусалим?
Галерану не удалось даже притвориться воодушевленным, ибо, искренне любя военные забавы, он никогда не находил удовольствия в кровопролитии и часто в своих молитвах благодарил господа за то, что тот привел его жить в мирное время.