Сломанные куклы
Шрифт:
— По выходным я тут все ходил на лыжах до насосной станции. С утра как-то тоже пробежался, переборщил малость, устал почему-то. Наверно, снег тогда был еще мокрый, не знаю… Обычно-то ведь и внимания не обращал на это. Иду, ноги гудят, считаю про себя: «Осталось до поворота два километра… После кустов — километр. До развилки двести метров». Только и мыслей, чтобы добраться до дачи. Думаю, вот перейду дорогу, открою замок на двери — и в люлю! Доплелся до места, поставил лыжи у дверей в сторонку, шнурки на ботинках даже до конца не стал развязывать, так стянул. Носки тоже все мокрые были, только пар от них валил. Лениво так было чего-то тогда, наверно, от усталости. Дрова-то у меня в печке уже заранее были приготовлены, а в ведерке уголька немного еще оставалось. Солярки плеснул на дрова-то, враз занялось… Ну, пока чай кипятился, я носки сухие одел. Хлебанул горяченького и, не раздеваясь особо-то, завалился на диван. Хорошо было! Только начал сон видеть, как кто-то в дверь заколотил. Вот, думаю, ешкин кот, принесло ведь неприятеля!
Открываю — на крыльце Вадим с Жанной! Он руки трет с холода, дует на них, улыбается. Говорит мне: «Понимаешь, мы тут проезжали мимо тебя… Думаем, дай зайдем в гости». А Жанночка смеется, снежки лепит перед крыльцом… Ну, пока я чухался, Назар втащил меня за дверь, припер к стенке, стал уговаривать: «Серый, понимаешь, край как нужно! Шанс подвернулся! Давай оставь нас тут, ага…».
Ну, я как дурак стою. Никуда не хочется идти, устал как собака, но ребята-то ведь хорошие, да и историю их знаю уже не первый год… Я Назару кулак за спиной показал, а сам так, как швейцар в отеле каком заграничном, улыбаюсь: «Пра-а-ходите! А я как раз на лыжах собрался походить, все уже приготовил, а вы в гости тут некстати!» Жанна тогда все поняла, на Вадика рассердилась даже немного. Я быстренько лыжи напялил, говорю ей: «Нет, нет, что ты, Жанна! Я тут каждое воскресенье хожу на лыжах, и сегодня мне по режиму надо. Вы тут пока без меня печку протопите, чайку попейте, а я пробегусь в удовольствие». Назар мне за дверью шепнул тогда еще: «Полтора часа, понял?!» Я ему тоже: «Ага, большущее спасибо!». Хорошо хоть, что часы с собой тогда успел захватить. Сначала плелся сорок пять минут прямиком в открытое поле. Голова тогда стонала, ужас просто! Ботинки мокрые с утра, тяжелые, глаза слипаются. Холодно уже вроде как стало после обеда-то, знобило меня тогда, да и смеркаться уже начало. Я все на часы смотрел. Потом быстренько повернул за досаафовским аэродромом. Как я ни старался тогда идти помедленней — все никак не получалось. Удивлялся еще, что шаг прибавляется сам по себе. Ну, я останавливался частенько, ждал три-пять минут, потом снова топал. Короче, через час тридцать две минуты я вошел в дом. Представляешь, а голуби как сидели на диванчике, так и сидят, за руки держатся, даже чаю не заварили… Думаю, тьфу, черт возьми! И стоило мне так тогда страдать… Но все равно, ребята-то душевные.
Робкая улыбка еще раз разгладила лицо Сереги.
— Они еще после встречались у меня тут иногда. Вадик приезжал заранее, предупреждал… Даже шмотки свои походные оставил у меня, когда зимой с женой погавкался. Летом-то он на своей яхте, если у них что в семье происходит, отсиживается.
А вчера вот Жанна ко мне приезжала, вся такая взъерошенная, спешила, видно, какую-то сумку схватила из кучи назаровских вещей. Еще накричала на меня, говорила, чтоб я скорей ей открывал, что ей срочно надо, шарила потом еще в его рюкзаке, ну, так, по мелочи…
— А что было из вещей-то? Чего Назар здесь у тебя оставлял?
— Рыбацкое все его хранилось, это точно; одежда, ружье охотничье, удочки всякие, патроны. Вроде все…
— Патроны, говоришь? Слушай, погляди-ка, где они у него там, покопайся в вещах повнимательней.
Серов приподнялся со скрипучего дивана и прошаркал за дверь. Слышно было, как щелкнул выключатель и затрещали половицы. Пока еще прозрачная темнота за окошками заставила капитана Глеба посмотреть на свои часы.
В комнату вошел растерянный Серов.
— Нет… Ни ружья, ни патронов. Ружье-то всегда в чехле было, и патронташ такой, кожаный… А сейчас там ничего. Жанна-то вчера еще выпить у меня просила, вся тряслась так. Ну, я налил ей водки полстакана… Она ведь злая такая была, взвинченная, может, на Вадика чего взъелась, может, разбежаться надумали, мне она не говорила. Черт их знает!
— Кто из наших мужиков у тебя был еще недавно?
— Ну, Вадик…
— Знаю, знаю! Кроме него, кто?
Серов задумался, вцепился пальцами в волосы:
— Данилов как-то на той неделе заезжал. Спрашивал, как тут у меня с комнаткой свободной, поднялся наверх, светелку посмотрел, в ту вон еще комнату зашел. Не знаю даже, для чего ему это и понадобилось. Марек тоже, обычно, как прилетит, быстренько накопает себе червей и сматывается.
А Вадим-то с Жанной, когда приезжали, так они и поговорят всегда со мной, и почаевничаем вместе. Она-то всегда на веранде, в той кухоньке, приготовит нам чего-нибудь перекусить, на стол все так красиво поставит…
Махнув рукой, капитан Глеб прервал Серегу. В его голосе появились неожиданные и поэтому неприятные для Серова жесткие, «допросные» интонации.
— И все-таки, когда Азбеляна-то ты в последний раз видел?
Серов разом притих и, смущенно подергивая в руках какую-то подобранную с пола веревочку, исподлобья посмотрел на Глеба. И не прежний он был сейчас, в гостях-то, и не школьный… Глубоко загорелое лицо, резкие скулы, пристальные, совсем не добрые глаза. «Строгий он сегодня какой-то… Неужели обо всем сможет догадаться? Лучше бы коньяк в своей загранице пил, чем у нас тут копаться… Не может же он так вот, просто…»
— Ну… Сегодня он приезжал. Рано утром. Суетился тоже, улыбался весь… Поговорили немного. Ну так, по нашей с ним теме. Все. И он уехал.
— Поговорили, ладно, понятно. Что он у тебя еще делал? В дальнюю комнату не заходил?
— Я ему червяков накопал, для какого-то знакомого ему срочно нужно было, на рыбалку, вроде тот приехал неожиданно, из Москвы. А у меня выползки-то всегда есть, даже по холодку, около навоза… Ну я и набрал ему банку. Марек-то сам в это время искал гвоздодер в той комнате, попросил его у меня на время.
— Во сколько он здесь был? Долго?
— Рассвело уже, как он приехал, солнце было уже хорошее. Часов в восемь-девять, может —, пораньше. Банку-то я ему неполную выползков набрал, он все торопил, не стал дожидаться, пока я еще навозниками банку-то ему доберу. Ну, сразу же и уехал. Обнялись, попрощались, он и уехал. Смеялся еще, что на лето ко мне переедет, витамины, говорит, килограммами теперь есть будет. Ну, вот так. Вроде все.
— Ты почему тогда на шашлыках со всеми не был?
Глеб Никитин вовремя взял Серова за плечи. Тот внезапно обмяк и начал валиться мимо дивана.
— Воды дать? Серега, воды, говорю, принести?
Серов помотал головой. Сам сделал неуверенный шаг до дивана и привычно опустился на него.
— Я… — его голос прерывался. — Меня… Они…
— Говори громче, внятно. Почему в тот раз не поехал со всеми?
— Я… обиделся тогда, понимаешь. Гера говорил, что они планировали крупно поговорить там между собой, на шашлыках-то, а я им буду вроде как мешать. Ну, они ведь все деловые, а я кто сейчас для них…
Не входя в круг абажура, несмотря на то, что Серега с жалкой надеждой и тщательностью пытался рассматривать его лицо, Глеб продолжил: