Словами огня и леса Том 1 и Том 2
Шрифт:
— Ты думал, что он может спастись? Сбежит, или кто-нибудь его выпустит?
— Даже не помышлял об этом. Я не верю в сказки… — усмехнулся, но сам ощутил что-то вроде печали.
— Ты же мог догадаться, чем он является для меня!
— Потому и вмешался.
— И когда ты узнал о побеге?
— Кто бы мне сообщил, когда именно он сбежал? Но я заглянул в подземелье на четвертый день, его уже не было.
— Знаешь… Я понимаю, почему ты это сделал, но зря ты не рассказал мне потом.
— Не зря. Я сказал уже — достаточно тебя знаю.
— Что
— Как ты заговорил.
— Ты заботишься обо мне, я понимаю. Поэтому я прошу — дай ему просто жить здесь.
— Из-за этой блохи я не собираюсь с тобой ссориться. Но ему нечего делать в Астале, и ты это скоро поймешь. Кроме тебя, он тут никому не нужен. Ты просишь меня — но это ты должен бы его отпустить. Тут не любят северян, полукровок… и предателей.
— Меня он не предавал.
— А других — да. А ты продолжаешь доверять, когда и кому не следует. Вспомни Чинью — вот уж у кого вроде не было повода.
Мальчишка сгреб в ладонь край расшитой бусинами занавески. Похоже, его задели слова — больше, чем мог рассчитывать. И злость уступила место сомнению.
— Я хочу спросить, — произнес он. — Эта самая связь… если бы она до сих пор сохранилась? Если бы, ранив его, кто-то этим самым причинил вред мне?
— Рассказывай, — велел Къятта. — Кажется, мне нужно это знать первым. А про такую возможность я думал — но после побега твоего полукровки. Думал, кто-то забрал его ради этого. Не находил себе места, потом решил, что все обошлось. Или нет?
— Почти…
Опустился на светло-желтые плиты подле ног Къятты. Тот снова коснулся его волос, сказал с необычной для него нежностью:
— А ты никогда не думал, что мое назначение — оберегать тебя?
Мальчишка не нашелся с ответом.
— Что ж, теперь весь город гудит. Ты умеешь заставить их волноваться. Но теперь ни один голос не поднимется, чтобы обвинить тебя в недостатке сообразительности или опыта. Расскажи мне все, по-настоящему все. Потом загляни к деду, отдохни и будь готов вечером придти на Совет. Теперь твое место там. Детство кончилось.
На сей раз подле Дома Звезд собралось куда больше народу, чем имело право войти внутрь. Не только отпрыски Восьми Родов, но и добрая половина южан из связанных с ними кровно или верной службой семей. Как же! Вернулись Тумайни, Толаи и Дитя Огня.
Кто-то радуется исходу в Долине искренне, кто-то лишь делает вид. Но главное — ничего другого и не остается.
Род Тайау мог облачиться в последнюю дерюгу — все равно все его члены сияли почище солнца. Конечно, Кайе было за что упрекнуть… очень даже было. Но кто бы стал — вслух? Ныне многие высказывали сожаление — слишком уж легко отделались северные крысы, спокойно вернутся в свои каменные норы.
Къятта смотрел, как молодой человек со знаком — кольцом свернувшимся ихи — пробирался через толпу, стараясь не обращать на себя внимания. Ийа почти пришел в себя после совершенного в Башне, по крайней мере, глаза больше не казались провалами и на лицо возвращались живые краски. Жаль.
Отворились двери; часть толпы потекла внутрь, но остановилась перед другими дверями, пропуская избранных.
Светильники на потолке и стенах внутри Дома Звезд горели в честь вернувшихся посланников — рубиновым сочным огнем, и печальный фиолетовый свет зажегся — для рабочих, погибших в Долине Сиван. Как будто кому-то есть подлинное дело до них. С другой стороны, Север-таки лишился удобного укрепления, так что, можно сказать, отомстили.
Теперь Кайе при желании мог присутствовать в Совете, вторым из Рода — если дед согласится. Къятта бросил на давнего противника взгляд, пытаясь понять, что тот думает на самом деле, но молодой человек лишь задумчиво смотрел перед собой и видел явно не стену и не огни. Он не выказал ни разочарования, ни стыда, ни страха. И это портило торжество.
**
А вот и знакомая морда — мозаика. Ей Огонек обрадовался. Да и она, казалось, довольно прижмурилась, видя полукровку.
— Ну, здравствуй, — тихо сказал он, касаясь пальцами прохладных камушков.
Полукровка заново осваивал дом, покинутый два года назад. Полукровка принес в него свое настоящее имя, но чувствовал, что не хочет слышать его здесь.
Настороженно оглядывался, когда шел по узорчатым ровным плитам. После коридоров и уступов Ауста, каморок бедноты Тейит здесь казалось неправдоподобно просторно. А ведь это лишь часть дома, та, куда ему разрешали заходить в прошлое пребывание здесь. Часть дома, где жил или чаще всего появлялся Кайе. Сейчас тот был на Совете, а Огонька отпустили бродить, словно ручную йука.
Тишина, сладкие, монотонные запахи сада. Самые ранние, предвесенние еще цветы — и рядом с ними мелькают разноцветные молнии, крохотные длиннохвостые птички. Нектарницы…
Никто не остановил, пока Огонек шел через сад.
Не ощутил нужды в провожатых: дом не изменился ничуть. Свою комнату — знал, что снова велели туда поселить — нашел без труда. Будто и не было двух весен: та же кровать, накрытая циновкой, и циновка вроде бы та же — с каймой-изображением полевых работ; присел на покрывало, тронул пальцем золотистые нити. И не поверишь, что дом этот, воплощение спокойствия, на деле пристанище людей с недобрым огнем в крови. Будто южане стремятся уравновесить свою страсть — покоем.
В его душе покоя не было. Ему уже приходилось и плыть по течению, и выбирать, и второе нравилось куда больше, хоть и недавний выбор привел к краху всего. Я не стану жить здесь… бесцельно, как растение в кадке, думал он. Ему уже пятнадцать. Кайе сказал, что связь можно разделить — и чем он будет заниматься потом?
Больше всего он хотел бы, как раньше, лечить бедняков; но стоило еще в пути заикнуться об этом, и Кайе даже слушать не стал.
— Что за бред ты несешь! — вспыхнул былой товарищ. — Не понимаешь, к чему приведет? Или с тобой каждый раз отряд посылать, для охраны? Или мне за тобой ходить, как на привязи? И ради кого бы! Обойдешься.