Слово атамана Арапова
Шрифт:
Казак так и не нашелся что ответить. Его противник из врага в друга превратился так быстро, что он никак не мог понять этого.
Впрочем, вряд ли найдется на земле человек, который, находясь в отчаянном положении, отказался бы от подобного приглашения. Конечно же, казак принял его, что тут же было скреплено дружеским рукопожатием. Нюра, заинтригованная происходящим, напрочь забыла о всех своих горестях и снова, хоть и ненадолго, обрела радость жизни и какую-то надежду.
Усадив Никифора на коня одного из мужиков, а девушку сзади чудом избежавшего смерти сына, Гавриил отдал команду «в путь», и отряд покинул поляну.
Петр
Сквозь густую листву пробивались оранжевые солнечные лучи. Легкий ветерок со стороны Сакмары нежно колыхал листву. Хруст, шелест, таинственный шепот шел из пробуждающегося леса…
Есаул потянулся и полной грудью вдохнул кристально чистый воздух. Осторожно обходя сухие ветки, чтобы не разбудить спящих казаков, Петр пошел в направлении вырубки. Для чего? Да он и сам не знал. Просто захотелось прогуляться. Шаг за шагом он отходил от лагеря, и вскоре лес замкнулся вокруг него.
Прохаживаясь от пенька к пеньку, есаул подолгу разглядывал гигантские стволы деревьев, поваленные казаками, которые пока еще не успели перенести в лагерь.
Отломив ветку осины, Кочегуров поднес ее к лицу и с удовольствием вдохнул влажный, немного острый запах. Голова закружилась, и ему было приятно это. Окружавший его лес был каким-то вдумчивым, послушным и чутким. Он…
Есаул застыл на месте. Откуда-то послышался треск, словно сквозь лесную чащу пробиралось огромное животное. Лось? Медведь? Нет, он не испугался. Казаку часто приходилось охотиться на зверей, и встреча с любым из них не пугала его. Он знал, что, если будет стоять не шевелясь, даже самый агрессивный зверь не рискнет приблизиться.
Кочегуров прислонился к стволу березы и ждал. А треск сучьев и шелест раздвигаемых ветвей приближались. «Лось али медведь? – заработала мысль. – А может…»
Сердце екнуло и застучало так громко, что заломило в висках, когда из-за поваленного дерева показался не зверь, а древний старец, своим обликом точь-в-точь похожий на того, какого ему описывали поочередно атаман и Степка. Мгновение, и вот уже он показался весь. Ошибки быть не могло: седая борода до земли, шапка спутанных белых волос, маленького роста, сухое, жидкое тельце… Он действительно напоминал старого обтрепанного лешака, а не человека.
Вопреки своему убогому виду, старец довольно бодро шагал в направлении лагеря. Он был бос, но словно не замечал этого, наступая на острые сучья, которые с треском ломались, как под сапогами. Заметив казака, старец остановился, нелепо вытянул руки по швам и замер. Рубаха и штаны висели на нем, как на вешалке, но есаул не обратил на это внимания, будучи загипнотизированным глазами невероятной голубизны.
– Ты откель взялся, хрыч старый? – пробормотал Кочегуров, едва слыша собственный голос. – Ты…
Старец лишь приподнял брови и продолжал разглядывать есаула. В его чистых, как безоблачное небо, глазах мелькнули огоньки. Но его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.
Кочегуров почувствовал дрожь в теле и нервно улыбнулся. Страх постепенно обволакивал душу, а сердце билось с неистовой силой.
Но старец не сделал ему ничего плохого. Постояв еще немного, он повернулся и пошел в направлении лагеря. Несмотря на сильный испуг, есаул заставил себя идти за ним следом. Но плохо слушающиеся ноги передвигались с трудом. Он видел старца впереди себя, но не мог догнать его. Моргая вдруг ослепшими глазами, Кочегуров не узнавал ни неба, ни земли. «Лешак, черт, сатана», –
Есаул фыркнул по-звериному, освобождаясь от наваждения. Затем повел вокруг носом и отрывисто вздохнул. Он чувствовал, что страх все еще сжимает его стальным обручем. Кругом все было так ненадежно и страшно. Казалось, качалась под ногами сама земля. От страха Петру почудилось, что тепло оставляет его тело. Он судорожно ощупал себя. Нет, с телом все было в порядке. Лишь сердце стучало сильнее обычного.
Все было на месте. И земля не перевернулась. Впереди уже виднелся лагерь. Кочегуров увидел, как из шалаша вышел атаман, потягиваясь и подпрыгивая на месте. И еще он увидел околдовавшего его старца, который наблюдал за лагерем, укрывшись за чилигой.
Кочегуров ценил в жизни ясность, и до сих пор в его жизни все было понятно. Он привык поступать так, как должен поступать настоящий казак, и это давалось ему без труда – сказывалось усвоенное с пеленок правило казацкого бытия. Походы, защита границ – тут не могло быть ни сомнений, ни разногласий. Когда он с атаманом Араповым ездил в Петербург, чтобы заручиться высочайшим позволением на строительство сакмарского городка, тоже все было ясно. Они создавали новое поселение и тем самым расширяли границы России и проявляли заботу об их охране. И вдруг впервые он столкнулся с непонятным явлением, касавшимся его жизни. Ему не очень-то нравилось выбранное атаманом место, а особенно этот странный старик. Имеет ли он право плыть в Яицк, оставив горстку казаков в этом гиблом месте, когда неизвестно откуда может прийти беда? Вдруг кочевники нагрянут в любой час или чего доброго этот лешак бородатый наведет на людей порчу? Кому, как не ему, можно судить о колдовской силе старца, который…
Сковывающее его оцепенение неожиданно прошло. Есаул еще раз внимательно посмотрел в сторону лагеря, но прячущегося за чилигой старца уже не увидел. Как он смог незаметно уйти, есаул так и не понял. Впрочем, нечисть покровительствует старому колдуну, оберегает и обучает всяческим козням против людей. И то, что он тайно крутится у стана казаков, говорит о многом. Был бы чист душой и помыслами, не скрывался бы за кустом, а вышел бы к людям.
Шагая к лагерю, Кочегуров уже думал не об отплытии в Яицк, а о том, что он казак, что его жизнь сплетена с казачеством – значит, у него не может быть ничего личного, не приемлемого казачеству. Он думал также, что нехорошо бросать товарищей на необжитом месте. Да и странное появление старца не сулило ничего хорошего. Тут же вспомнились рассказы о нечистой силе, которая только тем и занята, что денно и нощно подстерегает заблудших и губит их. Он думал обо всем сразу, потому что состояние крайней взволнованности, в котором пребывал, не позволяло отделить главное от второстепенного и навести порядок в мыслях.
Войдя в лагерь, есаул прошел мимо хлопотавших у костра казачек и поспешил на берег Сакмары, где обычно купался по утрам атаман. Он застал Арапова выходящим на берег из реки, посвежевшим и улыбающимся.
– Што, прощаться спешишь? Обожди ешо, вот…
– Я зрил его. – Перебив атамана, Кочегуров мгновенно оказался возле него и, присев на песок, кивнул в сторону леса. – Лешака зрил, об коем ты мне сказывал не так давно!
– Где? – насторожился Арапов.
– На вырубке… Он как поглядел на меня, разом воли лишил. Апосля ушел к лагерю и из кустов наблюдал за вами, а я будто ногами к земле прирос.