Слово и дело
Шрифт:
Я снова не договорил, давая ему возможность додумать самому. На самом деле подводных камней на описанном мной простом на вид пути было множество, и каждый из них мог повлиять на окончательное решение по должности, которую желал заполучить Сухонин.
— Понимаю… — повторил он. — Ну что, ещё по одной?
Я кивнул, и он наполнил наши рюмки. Мы снова выпили. Сухонин довольно крякнул.
— Хорошо идёт, — заметил он очевидное. — А вы ведь, Виктор Алексеевич, не за этим пришли, чтобы меня о Ритке спрашивать?
—
* * *
С выпивкой у меня после попадания в прошлое получились очень сложные отношения. В моей прошлой жизни они были чрезвычайно простыми — когда-то, до того происшествия с кирпичом, я пил как все, не больше и не меньше. Ну а потом пришлось становиться трезвенником — алкоголь оказался не совместим с большей частью лекарств, которые мне прописали сердобольные врачи. Так что больше десяти лет я ничего не пил, лишь иногда позволяя себе сделать глоток-два пива, не рискуя что-то испортить большей дозой. Ну а когда я оказался в молодом и относительно здоровом теле, я первое время натурально осторожничал, не зная, как та же водка повлияет, например, на доступ к памяти «моего» Орехова. Ещё я опасался, что опьянев, я вернусь обратно, а всё пережитое в 1972 году окажется плодом воспаленного воображения.
Впрочем, никакой обет трезвости я не соблюдал, что-то пил на квартирнике у Золотухина и потом, с Татьяной, так что сейчас, спустя два с лишним месяца, был почти уверен, что от нескольких маленьких, на пятьдесят миллилитров рюмок, со мной ничего не произойдет. Разве что тормоза немного слетят и болтливость повысится, но этого я не опасался — метод противодействия был давно известен: хорошая и обильная закуска, которой было много на столе в доме Сухониных.
— А зачем, Виктор Алексеевич? — Сухонин всё-таки не выдержал моего молчания.
— Да есть одно обстоятельство, которое мне хотелось бы у вас прояснить, Григорий Степанович, — начал я издалека, хотя видел, что он прямо-таки изнемогает от моей неторопливости. — Как вы относитесь к независимости Украины?
Он как-то сразу расслабился, откинулся на спинку стула и весело на меня посмотрел:
— Уже успели столкнуться?
— С кем? — его реакция меня немного удивила, но я постарался не подать виду.
— С незалежниками… незалежность — это независимость на украинском, — пояснил он.
— Это я знаю, — сухо сказал я. — Учил украинский в школе. Майдан незалежности, всё вот это.
— А, ну да, вы же отсюда… Так вот, незалежниками их в насмешку тут называют. Они почему-то уверены, что Украина весь Союз кормит, и если бы не другие республики, то мы бы тут жили… хорошо, в общем, жили бы.
Услышать перестроечные байки на двенадцать лет раньше и от своего подчиненного было неожиданно, но я опять сдержался.
— И много таких?
— Да хватает, — небрежно отмахнулся Сухонин. — Но мы их не трогали, указание такое было — нехай, мол, болтают, если организацию не будут создавать. Вот если создадут — тогда по всей строгости. Но пока они до такого не дошли, так, разговоры одни… Обычно по пьяному делу начинают излагать, думаю, на трезвую голову понимают, что это чушь и глупость.
— Почему чушь? —
— Если глаза не закрывать на очевидное, то всякий увидеть сможет, — наставительно произнес он. — Достаточно в магазин зайти и посмотреть, что и где произведено. Ну понятное дело — хлеб, колбаса, масло, сало, которые у нас тут в области делают. А если что посложнее? Телевизоры, машины, велосипеды, мотоциклы? Или вот возьми наш сахар — он идет в десяток областей, в Россию, в Белоруссию, даже в Грузию везут. А если не везти — выбрасывать? Или полфабрики закрывать? Об этом эти незалежники не думают, я с парочкой спорил, но они тупые, аргументов не понимают…
— Ясно, — кивнул я. — Но вообще это опасные разговоры, насколько я знаю. Что-то подобное в Прибалтике ходит, даже в России есть желающие автономные республики оторвать, в которых нефть и алмазы добывают. Но там их чаще всего сразу берут — посягательство на измену или даже шпионаж. Статья шестьдесят пятая уголовного кодекса РСФСР, запамятовал, какая ей соответствует на Украине.
— Пятьдесят седьмая, «Шпигунство», — усмехнулся Сухонин. — Нет, у нас максимум по хулиганке такой деятель пойдет. Слышал я, что во Львове несколько студентов устроили чуть ли не бунт, с лозунгами и требованием независимости. И что вы думаете, Виктор Алексеевич? По пять суток дали и выговор в личное дело записали. Даже не исключили.
— А здесь… — я запнулся, подбирая слова. — А здесь, в Сумах, студенты такого не требуют?
— Нет, хотя разговоры ходят… всё про то кормление СССР обычно. Профилактируем, конечно, если до нас доходит, но не больше.
— А почему так мягко?
— Этого я не знаю, — он картинно развел руками. — Было года три назад указание из Киева, что не нужно лишних уголовных дел, мы и выполняем.
— Из республиканского управления указание? — уточнил я.
— И этого не знаю, не обессудьте, Виктор Алексеевич… Ещё по одной?
Я согласился. За это действительно стоило выпить.
— Григорий Степанович, спасибо за информацию, уберегли вы меня от необдуманных поступков, — я приложил ладонь с рюмкой к сердцу. — Век не забуду. Но будет у меня к вам ещё одна просьба… Вы же знакомы с этими… незалежниками? Ну, теми, кто более-менее адекватный?
— Знаком, — он кивнул.
— Спросите у них при случае — откуда они взяли информацию про то, что Украинская ССР кормит Советский Союз? Мне кажется, что из официальных докладов на съездах партии такого просто не следует.
Я не мог считаться знатоком материалов партийных съездов, но вот «мой» Виктор — мог. Их тут, оказывается, заставляли знакомиться с этими материалами в обязательном порядке, впрочем, зачеты по этой дисциплине они не сдавали, лишь ставили роспись в графе «Ознакомлен». Но Орехов был человеком добросовестным и честно прочитывал тоненькие книжки, набитые сухим канцеляритом. Сам он, скорее всего, ничего оттуда не запоминал, но у меня был доступ ко всему, что он когда-то видел и слышал — очень удобно, если нужно найти что-то конкретное. Так что про отсутствие в материалах 24-го съезда КПСС, прошедшего год назад, весной 1971-го, данных о полном превосходстве украинской экономики над экономиками других союзных республик, я говорил с полной уверенностью. И Сухонин, кажется, впечатлился.