Слово и дело
Шрифт:
Поэтому даже если после нашего выступления и появится некая жалоба, инициированная ЦК КПУ, она упрется в секретариат ЦК КПСС, а там зададут закономерный вопрос — какого хрена у вас на Украине в положении о смотре нет требований по языку, на котором должны выступать конкурсанты? Ссылки на то, что таковы традиции, что конкурсанты сами должны всё понимать, будут проигнорированы. Более того — вероятен и совсем не фантастический исход, когда попытки всё-таки внести задним числом подобные требования в регламент наткнутся на элементарное обвинение в великоукраинском шовинизме. Я и сам с удовольствием готов посмотреть, как Шелест и компания будут оправдываться.
Кроме всего прочего мне жутко хотелось похулиганить. Наш номер просто-напросто требовал такого хулиганства, а я своими собственными руками чуть не загнал нас в узкие рамки этого междусобойчика. Правда, жаль, если последствия прилетят не только по мне, но и по всем членам нашего небольшого самодеятельного театра.
— Сав, в принципе, ничто не мешает нам спеть и на русском, — осторожно сказал я. — Но то, что я говорил, вполне может стать реальностью. Начнут послеживать, задвигать в сторону, убирать из сборников… Какой-нибудь выговор придумают, не по партийной линии, а по народно-хозяйственной. Вас, например, могут доступа к инструментам лишить… — Сава погрустнел. — Но ты прав, не хочется быть ещё одним коллективом с «Несе Галя воду», пусть у нас и совсем не она. На украинском все песни звучат похоже, мелодии только отличаются, а эти генералы на ноты вряд ли внимание обращают, у них голова по-другому функционирует.
— Но что делать? — растерянно спросил Сава. — Выходит, мы всё равно не сможем петь русский текст, я правильно тебя понял?
— Не совсем, — я грустно улыбнулся. — Знаешь поговорку про то, что в бинокль на солнце можно посмотреть, но только разок и очень недолго?
Он прыснул.
— Никогда не слышал.
— В общем, и тут точно также. Спеть мы можем хоть на суахили, но разок. Больше нас к этой сцене на пушечный выстрел не подпустят.
— Хы, хрень какая! Я бы и сейчас на неё не пошел, но надо.
— Ну и последствия, — напомнил я. — Последствия, Сав, это и есть в этой истории самое неприятное.
— Так что же делать-то?
Я на мгновение завис, просчитывая варианты.
— Сделаем вот что, — решительно сказал я. — Ты просто играй на гитаре, а вокал я возьму на себя. Ну и буду действовать по обстоятельствам, как и полагается офицеру КГБ в экстремальных условиях.
* * *
— На сцену приглашается коллектив художественной самодеятельности управления КГБ по Сумской области! Музыка народная, слова народные! «Ти поклич мене з собою»!
Заявку мы оформили на украинский перевод, а песня Снежиной стала народной, иначе было бы очень много проблем, слабо связанных с собственно творчеством. Полковник Чепак, когда увидел текст этой заявки, только хмыкнул, но подписал без каких-либо комментариев, за что я ему был благодарен. Впрочем, думаю, он так же молча подмахнул бы и русский текст, с него станется. Всё равно бить, похоже, стали бы меня, как назначенного на это направление целым распоряжением по управлению.
Несмотря на то, что в разговоре с Савой я взял ответственность
Но когда я прямо перед собой увидел одинаковые, стриженные под полубокс, головы, зеленое поле кителей, сквозь которое пробивались красная обивка кресел и золотое шитье погон, я понял, что если запою «Знов тебе від мене», то навсегда лишусь собственного уважения. Целый батальон голов, кителей и погон внушал не страх перед возможным наказанием, а решимость противостоять этим кабинетным бойцам, которые собрались тут для продвижения тех идей, которые я не мог разделить.
К тому же я всегда мог сослаться на то, что я за десять лет превратился в настоящего москаля.
— Три, четыре!
Мы с Савой ударили по струнам, и я заорал на чистом русском:
— Снова от меня ветер злых перемен тебя уносит! Не оставив мне даже тени взамен! И он не спросит!…
Краем глаза я видел, как из-за кулис появился наш «шпион» — старший лейтенант Макухин. Вроде он всё делал правильно, хотя я был уверен, что ему сейчас много тяжелее, чем мне или Саве — он никогда не выступал перед публикой, а режиссер Чернышев и даже члены комиссии, ставшие первыми нашими зрителями, не шли ни в какое сравнение с заполненным залом одного из главных киевских театров.
— Позови меня с собой! — внезапно ко мне присоединился Сава, и я почувствовал, что мы на правильном пути. — Я приду сквозь злые ночи! Я отправлюсь за тобой! Что бы путь мне не пророчил!
Наша «группа захвата» тоже отработала — уж не знаю, на какую оценку, но на суету они создали заметную, хотя я и подумал, что пять человек маловато для такого пространства. Сцена в сумском театре была чуть покомпактнее.
— Кожний раз, як падає ночі пітьма! На місто сонне!..
Я вознес молитву всем богам, которых знал, что после окончания припева Сава замолчал и не поломал мне задумку. Этот ход я придумал уже у микрофона, и он показался мне очень красивым — так нас не смогут обвинить в пренебрежении местными традициями, поскольку мы всё-таки что-то на украинском языке спели, пусть и не всю песню. Правда, моя «труппа», кажется, от неожиданности чуть сбилась с ритма, но это уже было не слишком критично. К тому же они вскоре собрались и смогли найти «шпиона».
А Сава снова уловил мою идею, и припев на украинском мы опять пели вместе:
— Ти поклич мене з собою! Я прийду крізь темні ночі!
Я постоянно ошибался — например, «поклич» я пропел как «поклiч», но благодаря тому, что я не пел, а натуральным образом орал, эти ошибки проходили незамеченными. Во всяком случае, я очень надеялся, что среди киевских генералов от КГБ не найдется ни одного с музыкальным дарованием.
— Позови меня с собой! Я приду сквозь злые ночи!..