Слово и дело
Шрифт:
— Та не… — махнул рукой Сава. — Он это… хочет нашу песню записать, у него в каморке и мафон нормальный есть. Может?..
Я посмотрел на киевского звуковика, на Саву, весь вид которого выражал бурную радость от такого щедрого предложения. И решил — кто я такой, чтобы стоять между человеком и его мечтой?
— Так, парни, можете идти к автобусу, мы минут на пятнадцать задержимся… вряд ли больше, — сказал я нашим «танцорам». — И это… лихом не поминайте.
В конце концов, раз уж мы приписали «Позови» народу, то надо её этому
* * *
Конечно, запись заняла не пятнадцать минут, а чуть меньше часа. Конечно, мне пришлось разрешить водителю автобуса завернуть в магазин, чтобы ребята купили несколько бутылок вина — водку я всё-таки забраковал, потому что никакого желания растаскивать их потом по домам, как и объясняться с их женами и, возможно, с полковником Чепаком, у меня не было. И, конечно, в Сумы мы попали уже в полной темноте. И, конечно, у подъезда меня уже ждал посыльный из управления. Игнорировать его я не мог, так что отправился на работу как был — довольный состоявшимся путешествием, нашим результатом на смотре и обратной дорогой и с легким запахом алкоголя, который не успел выветриться за время тревожного сна, в который я провалился уже перед самым городом.
Перед управлением стояла машина скорой, возле которой курил водитель, а в управлении стояла суета, которой я там не видел никогда. Но мой мозг уже включился, и я сначала подошел к дежурному, чтобы узнать у него, что случилось — посыльный такой информацией не обладал.
— А, это полковник за вами послал, товарищ капитан, — ответил дежурный — тот самый старшина Засядько. — ЧэПэ у нас, подозреваемый умер.
У меня кольнуло холодом сердце.
— Кто?
— А тот, которого вы третьего дня задержали, — подтвердил он мои самые худшие опасения. — На шнурках повесился. Главное — всё по правилам сделали, ремень, обувь, а у него в штанах изнутри цельная веревка была… Скорую вот вызвали, но вряд ли откачают, поздно заметили, на вечернем обходе только…
Сил у меня хватило только на то, чтобы дойти до лавок, на которых посетители ждали сопровождающих, и плюхнуться на одну из них. Наверное, именно так к сорока и зарабатывают инсульт или инфаркт, безразлично подумал я. Да, Гинзбург лично мне был никем, но всё равно — его смерть оказалась слишком сильным потрясением. И ещё она была не слишком понятной — ему же грозило не так и много, зачем идти на такие меры?
Мне потребовалось минут десять, чтобы просто осознать то, что произошло. И потом — столько же, чтобы привыкнуть к новым вводным. Поэтому полковник Чепак нашел меня в прежней позе — я всё так же сидел на лавочке, не делая попыток подняться и куда-то пойти.
— А я думаю — куда ты подевался? — сказал он. — Сказали, что тебя уже вызвали, и ты сразу сюда пошел, я жду, жду — а тебя нет. Что-то не так, Виктор?
Я с трудом заставил себя сфокусировать взгляд на полковнике.
— Да нет, всё так, Трофим Павлович. Только неожиданно как-то, пытаюсь переключиться… совсем недавно чуть ли не победу праздновали на каком-то там смотре, а теперь вот с этим надо разбираться.
— А чего там разбираться? — отмахнулся
Я согласно кивнул, а про себя подумал, что теперь ситуация с Тонькой-пулеметчицей окончательно зашла в тупик. Я не мог просто ткнуть в неё пальцем и потребовать проверки, не мог и предоставить её собственной судьбе, которая, как я знал, через несколько лет завершится расстрельным приговором. К тому же это в той версии событий, которую я знал, Тонька сидела на попе ровно до самого ареста. А сейчас, после смерти мужа, который, возможно, один её и сдерживал…
Мне захотелось побиться головой о стенку, но делать этого в управлении всё же не стоило.
Глава 19
«Во мраке ночи над землей»
Следующий день после самоубийства Гинзбурга начался так, как и должен был — из Киева сообщили, что к нам едет ревизор. Вернее, целая комиссия из республиканского управления КГБ, которая и будет собирать наши рапорты и объяснительные и выяснять, кто именно будет назначен виноватым за это ЧП. Впрочем, я точно знал, что нам с полковником бояться нечего, к тому же мы с ним полночи гоняли подчиненных на тему приведения всей документации в надлежащее состояние. Так что у нас было чем встретить гостей, да и в целом Чепак был прав — крайними в любом случае сделают караульных, даже, скорее, не простых конвойных, а одного начальника смены, которая принимала подозреваемого. Но и ему грозил лишь нестрогий выговор без занесения и некоторое уменьшение квартальной премии, которое полковник вполне мог компенсировать из внебюджетных поступлений.
Правда, приезд комиссии имел одно неприятное следствие — нам требовалось организовать для неё культурный досуг. От устройства банкета в ресторане «Кристалл» я благоразумно устранился, но его Чепак удачно спихнул на Петровича. А вот моё предложение отвести киевлян на сборный концерт закончилось тем, чем и должно — то есть этим пришлось заниматься уже мне, потому что инициатива имеет инициатора. Впрочем, ничего сложного в этом не было — места на первых рядах на таких мероприятиях обычно держали в горячем резерве, и мне надо было лишь выйти на человека, который и отвечает за распределение билетов. Для этого мне пришлось сделать лишь несколько звонков — директор Тарас Николаевич перенаправил меня в профком завода, который и организовывал этот концерт для своих работников, там поделились контактом заводского же парткома, а потом прозвучала уже знакомая мне фамилия.
— Виктор, зачем тебе этот концерт? — устало спросил Макухин.
— Комиссия к нам из Киева приезжает. Сегодня мы найдем, чем их занять, а завтра — уже нет, — не стал я ничего скрывать. — У тебя что, билетов нет?
— Да есть… обкомовская бронь, Петро не успел раздать, а я опасаюсь, вдруг кто захочет. Я же сегодня первый день в новой должности, — как-то смущенно сказал он.
— О, поздравляю! — я даже прищелкнул языком, выражая восхищение его успехами в карьере. — Если не возражаешь, загляну как-нибудь, чтобы, так сказать, лично выразить и всё такое. Так что с билетами? Места плохие?