Слово и дело

Черемис Игорь

— Или догадался бы? — он хитро прищурился и посмотрел на меня.

— Да догадался бы, — сказал я. — Или кто-нибудь просветил бы после того прогона. Тот же Петрович, он человек добрый, не дал бы попасть впросак.

— Прогона?

— Это когда мы перед комиссией выступали, — пояснил я. — В театрах так показ окончательной версии спектакля называют. Всё по-настоящему, только без зрителей.

— А, ты вот о чем… — протянул Чепак. — Я в театрах не очень, только по тюрьмам… а там это… ну что-то вроде приказа от авторитетного сидельца.

—

В принципе, похоже, — улыбнулся я. — Трофим Павлович, я к вам очень хорошо отношусь, и та история на моё отношение к вам нисколько не повлияла. Поэтому не думайте, что я обиделся или что-то подобное… ну раз у нас такой откровенный разговор пошел. Та история даже помогла мне, я на многое смог посмотреть иначе, а это дорогого стоит.

Я не стал говорить, что после разговора с Семичастным мои мозги встали на место, и я окончательно понял, где работаю. Службу в КГБ лучше всего описывала банка с пауками — смертельно опасными, ядовитыми пауками, каждый из которых готов в любой момент нанести удар. И те, кто хочет в этой банке выжить, должен быть готовым в любой момент ударить первым, иначе всё — смерть без вариантов.

— Но?.. — сказал он.

— Что — «но»? — уточнил я.

— Твоя фраза прямо подразумевает, что существует какое-то «но», — пояснил Чепак. — Всё хорошо, прекрасная маркиза, но… Вот и хотелось бы узнать, что будет после этого «но».

— Простите, Трофим Павлович, но вы не похожи на прекрасную маркизу, — я улыбнулся. — Впрочем, вы правы — «но» существует. Правда, оно слишком многогранное…

Я замолчал, давая полковнику шанс поторопить меня. Он не подвел.

— И что же это?

— Запрет на разработку «заукраинцев», — не стал я ломать комедию. — Тех ответственных работников, которые считают, что Украинская ССР кормит весь Советский Союз и что без Советского Союза республике будет лучше. Которые уверены, что если Украина станет самостоятельным государством, все граждане будут жить, как в раю, есть сала вволю и пить горилку, не пьянея, — я вспомнил самую эффектную сцену из старой сказки, афишу которой видел на городском кинотеатре. — А вареники сами будут сами прыгать в сметану и залетать в рот. [1]

* * *

Молчание затянулось. Полковник явно понимал мою правоту и глаза не отводил, он понял, что я сказал не всё, не у помянув, например, про то, что существует некий запрет на разработку таких людей, который не оформлен документально — и понимал, что этот вопрос тоже всплывет в процессе разговора. Вот только отвечать ему очень не хотелось, и я был уверен, что это из-за того, что я приезжий москаль.

— Зачем тебе это? — сказал он. — Покопался в Макухине, ничего не нашел, но выводы сделал?

Всё моё «копание в Макухине» заключалось в двух разговорах с капитаном Сухониным, потом я эту ситуацию отпустил, хотя в уме держал. А на те разговоры хорошо наложились ситуация с украинскими песнями на смотре художественной самодеятельности и мои собственные воспоминания о том, во что это «заукраинство» превратится через полвека. Так что Чепак был прав — я покопался и выводы сделал.

— Да, Трофим Павлович, выводы я сделал, и они мне очень не понравились, — твердо сказал я. — На республиканском уровне процветает самый махровый национализм самого убогого толка. Фактически всех этих деятелей — и Макухина в том числе — можно брать… уголовный кодекс УССР я выучил не до конца, но в УК РСФСР есть такая статья — шестьдесят четвертая, называется «Измена Родине». Родине — с большой буквы.

А это деяния, которые, цитирую, совершаются в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР. Нужно ли вам объяснять, что такое территориальная неприкосновенность, или то, что будет с обороноспособностью Союза, если он лишится такой республики, как Украина?

Мы оба посмотрели на большую карту УССР, которая висела на стене. Не знаю, что увидел там Чепак, но я зримо представил натовские базы в Крыму перевезенные с немецкого «Рамштайна» ракеты с ядерным боезарядом под Харьковом, от которого до Москвы примерно семьсот километров, и тучи беспилотников, которые регулярно пробуют на зуб противовоздушную оборону России. Надеюсь, подполковник вспомнил сорок второй год, когда немец пёр через Донецк и Ворошиловград к Сталинграду и Кавказу, а остановить его в степях между Доном и Волгой было просто нечем и негде. Сейчас к тому же и Турция в НАТО, и там тоже лежат, ожидая своего часа, американские спецбоеприпасы — то есть отсидеться за горами, как тогда вышло у маршала Тюленева, не получится.

— Всё сказал? — спросил Чепак, и я неопределенно качнул плечами. — Тогда слушай внимательно и запоминай. Никто не даст оторвать Украину от Союза. Но этим, как ты их назвал, «заукраинцам», рот заткнуть невозможно, их тут слишком много, ещё с дореволюционных времен много. Беды большой от них нет, болтают и болтают, но для страны работают на совесть. Они не опасны. Ну а если кто начинает всерьез их завиральные идеи обсуждать — тех мы принимаем. За этим все следят, не только пятый отдел, все. Как только кто вякнет или организацию начинает создавать — сразу к ногтю! Если и за разговоры арестовывать, то что дальше? Разговоры не опасны, на каждый роток… сам должен был убедиться, когда Макухина работал.

Полковник говорил убежденно и, кажется, действительно верил во всю эту чушь. Возможно, его тоже кто-то убедил, что «заукраинцы» — это такое местное развлечение, которые даже рядом не стояли с матерыми бандеровцами. Вот только все эти ОУН-УПА были настоящими врагами, с ними всё было ясно с самого начала, а «заукраинцы» и в самом деле часто даже не понимали, к чему ведут их безобидные на первый взгляд разговоры. Но коммунистическая идеология трещала по всем швам, Политбюро ЦК в Москве не видело большой опасности, что исходила от немногочисленных диссидентов, и всё двигалось по накатанной колее, которая вела прямиком в пропасть. Да, сейчас всё выглядело прочным и нерушимым, но в конце восьмидесятых оказалось достаточно легкого толчка, чтобы всё рухнуло. И совершенно не важно, кто будет толкачом — Горбачев, Ельцин, они вместе или каждый порознь. Важен тот факт, что тогда «незалежность» Украины уже будет принята большинством украинцев, которые сейчас ни о чем подобном и не помышляют, как данность. Тот же Макухин, наверное, очень удивится, если ему рассказать про лозунг о москалях и гиляке, потому что сам себя в душе он считает русским, а не украинским.

— Трофим Павлович, «пятка» и работает с разговорами, — я говорил медленно, словно объяснял что-то малому ребенку. — Не с заговорами, не с бунтами, не с вооруженными нападениями, а с разговорами, которые идут вразрез с теми установками, которые дает нам партия. Как я и сказал, разговоры «заукраинцев» о независимой Украине — это не игра, а прямая измена, иначе её воспринимать сложно. Понимаю, что таких макухиных много, что всех не пересажать, да к этому и стремиться не нужно, у Комитета нет задачи посадить всё население Советского Союза за решетку. Но эти разговоры имеют начало, и нужно разрешение на разработку, чтобы установить, в какие небеса уходят концы цепочки. Кто-то же придумывает эти небылицы про то, что Украина кормит всю страну? Убери источник — и тот же Макухин займется своими прямыми обязанностями, не отвлекаясь на всякую ересь.