Слово и дело

Черемис Игорь

Мне вдруг пришла в голову мысль, что Виктор Гинзбург всё знал о прошлом жены, но его это прошлое не касалось, а потому он и не мстил ей, наоборот — прикрывал, если нужно было, буквально тащил по жизни. Они даже работали в одном цеху — на тот случай, наверное, если вдруг что случится. Почему он её подобрал — неизвестно. Возможно, когда-то Гинзбург и собирался от неё избавиться, но сначала был ранен и слаб, а потом привык. И Тонька двадцать восемь лет была за ним, как за каменной стеной. Скорее всего, она была в курсе охоты мужа на бывших локотских полицаев. И, скорее всего, у них была какая-то договоренность на тот случай, если его схватят. Она и про

меня знала — наверное, он рассказал после того, как установил мою личность. И та записка была адресована мне.

Впрочем, более интересен другой момент — Виктор Гинзбург понимал, что его хобби вещь опасная, и когда его арестуют, жена непременно попадет под самое пристальное внимание компетентных органов, которые установят все детали её биографии. Это действительно позор для семьи — в первую очередь, для дочерей. Да и он сам уже не сможет отделаться минимальным сроком — накинут за укрывательство военных преступников, тут к адвокату ходить не нужно. И их договоренность, видимо, включала и исчезновение Тоньки после ареста мужа. В лучше случае её тело найдут в ближайшем лесу. В приемлемом — не найдут никогда. В худшем — она уже завтра будет давать показания в лепельском отделе КГБ.

Блин, ну зачем она сбежала именно сейчас? Дело его мужа уже почти было переквалифицировано в «убийство в состоянии сильного душевного волнения», вскоре его закрыли бы из-за смерти подозреваемого. Признание следователь получил, оружие преступления имеется в наличии, любой судья сочтет вину Гинзбурга доказанной. Даже факт смерти подозреваемого установлен на сто процентов — ведь он умер прямо у нас, и это бесспорно, даже если не учитывать заключение врачей «скорой» и справку от патологоанатома из сумского морга. Ну а выяснять, кем он был во время войны, точно ли партизанил и не ушел ли потом в РОНА — про такие случаи коллеги из Брянска рассказывали — никто и не стал бы.

Впрочем, теперь я мог ничего не рассказывать матери Орехова. Я и раньше не был уверен в том, что это непременно надо делать, хотя предъявление фотографий и очная ставка могли что-то прояснить, а теперь точно знал — надо просто забыть этот эпизод жизни Виктора Орехова и жить дальше, уже собственной жизнью. Как, собственно, я и планировал с самого попадания в это тело и в этот год.

[1] Семичастный был вторым секретарем ЦК КП Азербайджана с августа 1959 по ноябрь 1961 года. В Москве он жил с 1950-го, когда стал секретарем ЦК ВЛКСМ, и до 1967 года, когда его отправили обратно в Киев.

[2] Хрущев умер в сентябре 1971 года.

[3] Все трое добивались восстановления в партии очень активно, у них и сторонники были, за них просили, но Брежнев отказывал по каким-то своим резонам. В итоге Молотова восстановил уже Черненко в мае 1984-го, но тайно, даже без коротенькой новостюшки в «Правде», а остальных то ли не успел, то ли не захотел; Горбачев же этими вопросами принципиально не занимался. Прожили они достаточно долгие жизни. Молотов скончался в 1986-м, Маленков умер в 1988-м, Каганович — в июле 1991-го, за месяц до ГКЧП. Единственный, кого Брежнев из этой группы восстановил в партии — человека, известного как «…и примкнувший к ним Шепилов», в 1977-м. Но ссылки Шепилов тоже не избежал — сначала его отправили директором в Институт экономики АН Киргизской ССР, в начале 60-х вернули в Москву и разрешили работать археографом в Главном архивном управлении при Совмине СССР.

[4] Сабуров много лет перемещался из Совмина в

Госплан, иногда совмещал, на 1957 год был первым зампредом Совмина СССР. Первухин в 1941-м был одним из организаторов эвакуации оборонной промышленности, был наркомом и министром химической промышленности, с 1943 по 1945 годы курировал советский атомный проект, после смерти Сталина — зампред Совета Министров СССР, а незадолго до событий 1957 года стал министром среднего (атомного) машиностроения. Ворошилов умер в 1969-м, а остальные к 1972 году уже доживали свой век: Булганин умер в 1975-м, Сабуров — в 1977-м, а Первухин — в 1978-м.

Глава 20

«Открой, что будет впереди»

Последняя рабочая неделя в апреле мне почти не запомнилась. Была какая-то рутинная суета, которую я делал на автомате, не включая мозги — это прочитай, это передай по команде вниз, это — по команде вбок, это — по команде наверх. Здесь подпишись, здесь напиши «Ознакомлен», здесь — «В работу». Кое-что я всё-таки сделал из недокументированного — например, завел полезную привычку ходить в нашу курилку одновременно с ребятами из следственного отдела, которые после поездки на смотр признали меня за своего и не стеснялись. Я тоже не стеснялся, и с помощью полученных сведений начал поворачивать их начальника в положение, которое было удобно мне, а не ему. Он, кажется, понимал, что его отдел течёт, но сделать с этим ничего не мог — Чепак всё-таки был прав относительно его профессиональных качеств. Впрочем, с текучкой он разбирался неплохо, руками водить умел, а больше мне от него ничего не было нужно.

Комиссия ожидаемо не нашла криминала в наших действиях, хотя искала скрупулезно. В её итоговом заключении было записано, что виноват тот самый начкар, который не учел того, что подозреваемый мог быть готов к тюремному заключению, и не обыскал его более тщательно. Впрочем, комиссия отметила, что все инструкции были выполнены, поэтому в рекомендациях имелся лишь устный выговор без занесения в личное дело. С начкаром Чепак побеседовал лично за закрытыми дверями, так что тот не слишком переживал об том, что стал козлом отпущения.

Насколько я знал, в ресторане комиссии понравилось, ну а на концерте я был с ними, и мог лично подтвердить, что они тоже остались довольны. Для меня этот концерт стал определенным сюрпризом, поскольку раньше я не слишком вникал в суть и точно знал лишь о том, что там будет группа Савы. Реальность же оказалась таковой, что народные коллективы Сумской области — по этой категории проходил и Сава с друзьями — составляли примерно половину участников. Остальных навезли из ближайших регионов, и причина этого была проста — у областных филармоний имелся план по валу, то есть по количеству выступлений, и они пристраивали своих подведомственных куда только можно. Ну а поскольку в СССР бесхозных музыкантов почти и не было, деваться подведомственным было особо некуда, приходилось выполнять задание партии.

Впрочем, никто не уходил обиженным — такие типа профессиональные коллективы получали концертные ставки, филармонии — плюсики в свои отчеты, любители вроде Савы — аплодисменты зрителей, а зрителям вообще было по барабану, кто споёт для них «Червону Руту». Группе Савы, кстати, на этот раз не повезло — или повезло, это как посмотреть, — потому что эту грустную песню исполняли не они; у них вообще оказался единственный номер, которым стала та самая «Сказка». Приняли её, кстати, вполне дружелюбно, ребятам похлопали и вроде бы чуть громче, чем всем остальным.