Слово и дело

Черемис Игорь

Главным сюрпризом для меня стал некий молдавский коллектив, который занял целый автобус. Бог знает, как их занесло в Сумы, но, насколько я понял, этих ребят сейчас активно раскручивали, если говорить терминами будущего, потому что их солисткой была совсем молодая девчонка, ещё школьница Надежда Чепрага. Конферансье специально подчеркнул, что эта Чепрага вот-вот отправится в Москву, чтобы сниматься на телевидении — для нынешнего СССР это было сродни полету в космос.

И я уже было уверился, что неделя так и закончится без происшествий, но в пять вечера в

пятницу меня вызвал к себе полковник Чепак. Разумеется, срочно и бегом — правда, я точно знал, что срочных дел у него ко мне не было, если только он не собрался стряхнуть пыль с ещё одного нераскрытого убийства годовалой давности.

* * *

В кабинете Чепака сразу было видно, что разговор если и будет, то очень неформальный. Он сидел не за своим начальственным столом, а за тем, где обычно усаживал посетителей — я едва не прослезился, вспомнив нашу беседу с другим полковником. Правда, на этот раз стол был накрыт не одним моим рапортом на увольнение, а вполне по-царски — блестящий электрический самовар благородного стального цвета, заварочный чайник, сахарница, чашки, тарелочки с печеньем, пирожными и половинкой нарезанного торта с шоколадной обсыпкой…

— Виктор, присоединяйся, — Чепак кивнул на разложенное богатство. — Сам наливай, сам себе накладывай. Слышал, наверное, что у англичан принято в пять вечера пить чай? У него ещё название есть специальное…

— Да, Трофим Павлович, файф-о-клок ти, так и переводится — пятичасовой чай, — я доброжелательно улыбнулся.

— Да, именно так, — кивнул полковник. — Вот и попробуем с тобой эту буржуйскую традицию…

Я не стал упоминать, что это была традиция высшего класса, хотя в этой Англии сейчас подобные ритуалы популярны уже сами по себе, а у знати периодически возникают новые причуды. Но пятичасовой чай всё ещё держит позиции. Правда, на мой взгляд, закуски были совсем не легкими, особенно буквально сочащийся маслом торт.

Чай я себе налил, даже сумел пошутить про то, что сахар это белая смерть. Но потом всё-таки спросил:

— Трофим Павлович, зачем вы меня вызвали?

— Ох, молодежь, — он неодобрительно покачал головой. — Вечно вы куда-то спешите, спешите, словно завтра всё заканчивается. Нет, Виктор, завтра будет новый день, а спешка, как известно, нужна лишь при ловле блох. Посиди со стариком, забудь о делах. Ведь наверняка же побежишь к этому своему гитаристу на гитаре играть?

Я вздохнул. После того, как полковнику удалось нацепить на меня оружие, он нашел новую точку приложения своих начальственных усилий. Теперь он по поводу и без повода поминал гитару — иногда с Савой, иногда без, — и делал это так, словно не одобрял моё увлечение. А, может, и в самом деле не одобрял, хотя я воспринимал его слова как белый шум — что-то слышно, а суть неважна или её и вовсе не существует.

— На выходных, может, зайду, — я пожал плечами. — Надо пользоваться случаем, дома играть на электрогитаре не станешь, соседи тут же милицию вызовут, а там можно от души, никого не стесняясь. Я же

вам говорил, что разница существенная, акустика на многое способна, но многое и не может.

— Ладно-ладно, — Чепак тут же дал задний ход. — Я разве с осуждением? Просто интересуюсь. Но вообще увлечение это хорошо… У меня вот так и не сложилось, вечера провожу в кресле, радио слушаю.

Я подумал, что это тоже своего рода увлечение, хотя вряд ли оно появилось у полковника само собой — скорее, в пятидесятые, после перевода сюда, каждый день ждал, что за ним всё-таки придут, а потом просто привык расслабляться после работы именно так. Правда, мог бы уже и на телевизор переключиться — технологии всё же не стоят на месте.

— Может, и я так буду, — заметил я. — Гитара это для здоровья больше, мелкая моторика развивается, врачи говорят — от инсультов помогает, кровь в мозгу не застаивается. Вот и перебираю струны.

— Молод ты ещё о здоровье так беспокоиться, — проворчал Чепак.

— Лучше беречь его смолоду, потом только лечиться и останется, — парировал я. — Так зачем вызывали, Трофим Павлович?

Мы уставились друг на друга, и он не выдержал первым. Отвел глаза — якобы для того, чтобы взять ещё одно пирожное.

— А сам как думаешь?

В принципе, самый правильный ответ подчиненного на такой вопрос любого начальства — «понятия не имею». Служебные инструкции не предусматривают наличие у подчиненных экстрасенсорных способностей, и этот вариант все британские ученые считают самым безопасным. В противном случае начальник лишь узнает, что именно тревожит подчиненного и будет активно ковырять в этом направлении.

Но это была совсем не та ситуация, хотя Чепак явно готовил мизансцену с большой любовью. И мне захотелось ему подыграть.

— Возможно, вы решили рассказать мне, зачем вам нужно было, чтобы мы спели на смотре на русском? — я тоже отвел взгляд, чтобы налить себе чай и дать полковнику обдумать мой вопрос.

Он не торопился — пил свой чай, хрустел печеньем и смотрел куда угодно, только не на меня.

— Семичастный? — спросил он наконец. Я не ответил. — Он, больше некому… Эх, испортила его Москва, я же помню, каким он был раньше, а тут, наверное, пробило — как же, почти земляк и в такой ситуации. Сам-то ты нипочем не догадался.

Я продолжал молчать. За эти месяцы я обнаружил, что у Чепака была очень интересная особенность мышления — он очень быстро выстраивал по имеющимся у него данным некую картину мира, а потом действовал, исходя из неё. Если созданная воображением полковника картина оказывалась неверной — он быстро вносил коррективы и продолжал действовать почти без раздумий. Наверное, полезное качество за линией фронта, когда на счету каждая секунда, но очень неразумная в условиях мирного времени. Впрочем, по моим представлениям, Чепак до сих пор воевал, хотя и заметно снизил интенсивность боевых действий — видимо, даже до него дошло, что страна победила двадцать семь лет назад.