Слово о словах
Шрифт:
Деламида. Я этого, сударь, не меретирую.
Дюлиш. Я думаю, что вы достаточно ремаркированы быть могли, что я опрэ вас в конфузии…
Деламида. Я этой пансэ не имею, чтобы в ваших глазах эмабль имела…
Русская речь все время перебивается у них иноземными словами, странными гибридами французских корней, немецких суффиксов и русских окончаний: «флатировать» – льстить, «адорировать» – обожать, «пансэ» – мысль, и т. п. Это было как раз в то время, когда
Сумароков резко возражал против этой порчи русского языка.
Взращен дитя твое и стал уже детина,Учился, научён, учился, стал скотина;Французским словом он в речь русскую плывет:Солому пальею, обжектом вид зовет [132] .И речи русские ему лишь те прелестны,Которы на Руси вралям одним известны.И в другом месте:
Другой, не выучась так грамоте, как должно,По-русски, думает, всего сказать не можно,И, взяв пригоршни слов чужих, сплетает речьЯзыком собственным, достойну только сжечь.132
Любопытно, что язык, отбросив слово «палья» (французское paille) как ненужный дубликат русского «солома», сохранил для обозначения светло-желтого, «соломенного» цвета выражение «палевый». Впрочем, употреблялось оно только профессионалами: портными, малярами, животноводами и т. п.
Так писал Сумароков в стихах, добавляя в прозе, что «слова немецкие и французские нам не надобны, кроме названия таких животных, плодов и прочего, каких Россия не имеет. Восприятие чужих слов, а особенно без необходимости, есть порча языка…»
Возразить на это нечего. Через семьдесят лет после Сумарокова Пушкин повторил его мысли:
Сокровища родного слова, –Заметят важные умы, –Для лепетания чужогоПренебрегли безумно мы.Мы любим Муз чужих игрушки,Чужих наречий погремушки,А не читаем книг своих…Порок употребления ненужных иноземных слов – а это и есть «варваризмы» – не исчезал. Он только видоизменялся и принимал другие формы. В XX веке уже никто не «баловался» поминутно французской речью, но возникла мода поминутно употреблять всевозможные «ученые» термины, позаимствованные из чужих языков, причем нередко без достаточного понимания их значения и смысла. Дошло, как это ни странно, своеобразное языковое кокетство и до наших дней. При этом самой худшей формой его и сейчас является употребление иностранных слов, смысл которых неясен говорящему.
В двадцатых годах один завклубом хвастливо приглашал меня в свой клуб, уверяя, что, с тех пор как он начал там работать, клуб стал образцовым, «доведен, можно сказать, до высшего вакуума».
Слово «вакуум» по-латыни означает абсолютную пустоту. Я страшно удивился и не сразу сообразил, в чем дело: клуб был при большом заводе, изготовлявшем воздушные насосы. Инженеры нередко хвалили свою продукцию, замечая, что насосы эти «дают высший вакуум», а незадачливый зав решил, что слово «вакуум» равносильно слову «качество».
Как-то раз мне довелось подслушать разговор в вагоне дальнего поезда. Почтенная дама, желая обрисовать капризный характер своей взрослой дочери, заметила: «Она ничем не довольна. У нее, знаете, муж аллигатор с большим стажем, а она и то ворчит!»
Аллигатор, как известно, вид крокодила. Мы все ахнули, узнав о нашей современнице, которая, как сказочная красавица, была «батюшкой за морского змия выдана»; но скоро все выяснилось: наша собеседница спутала слова «аллигатор» и «ирригатор», то есть «инженер, заведующий ирригацией, орошением земель».
Вот против такого ненужного, бессмысленного и тем более неправильного употребления варваристических терминов возражают и возражали все мастера русской речи [133] . Особенно важно для нас то негодование, с которым говорил об этом В. И. Ленин.
«Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности… меня употребление иностранных слов без надобности озлобляет…» – писал он, особенно негодуя на неправильное, неточное употребление чужих слов вперемежку с русскими. Чистоте нашего языка великий учитель и вождь придавал большое значение.
133
Л. Н. Толстой, адресуясь только к писателям, свирепо говорил когда-то: «Если бы я был царь, я бы издал закон, что писатель, который употребит слово, значение которого он не может объяснить, лишается права писать и получает 100 ударов розги». Надо заметить, что этот гнев великого мастера языка справедлив и не только по отношению к людям пишущим.
Да и неудивительно: язык для него был орудием и оружием всемирной борьбы, основным средством связи с широчайшими массами народа, средством повышения культуры, средством познания мира. Так как же можно коверкать его, делать невнятным, невразумительным, малопригодным для его сложной и тонкой работы?
Каждый из нас, говорящих по-русски, должен на своем небольшом участке бороться против всех трех опасностей, ведущих к порче и ослаблению нашего великого и могучего русского языка.
Иван Сергеевич Тургенев не напрасно призывал относиться к языку с благоговением. Подумайте сами. Много столетий назад жили наши предки – сначала гордые и свободолюбивые анты, потом создавшие свое могучее государство русичи. И они на заре истории говорили уже по-русски, на том языке, которым пользуемся и мы с вами.
Русский народ шел своим великим историческим путем век за веком. Как ни менялось его лицо, лицо многомиллионного народа, он оставался самим собой и при Владимире Киевском, и при Иване IV, и во дни 1812 года, и в наши величайшие в истории годы. Что же скрепляло его единство? Что такое живет в этих долгих веках неистребимое, что заставляет нас чувствовать своим братом и соплеменником и сурового воина Святослава, и мудрого летописца Нестора, и славного флотоводца Ушакова?
Я думаю, мы не ошибемся, если ответим: русский язык! Он прожил долгие, очень долгие столетия. Он менялся из года в год, из века в век, и все же за тысячелетия остался тем же русским языком. Да, тем же самым! На этом языке – русском! – семьсот пятьдесят лет назад прозвучали величавые, дышащие прекрасной поэзией и глубоким патриотизмом слова Игоря-князя, призывавшего своих «кметей»-воинов к защите Родины:
«Братие и дружино! Луце же потяту быти, неже полонену быти!», то есть легче претерпеть смерть в бою за Русь, чем быть взятым в плен ее врагами.
Этот же язык гремит боевой трубой в знаменитом обращении Петра I в день Полтавской битвы: «А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе…»
На этом языке клеймил ужасы крепостничества Радищев; учил «науке побеждать» гениальный Суворов; Пушкин и Лермонтов слагали свои изумительные строфы; декабристы обращались друг к другу с зашифрованными письмами о желанной свободе; писал пламенные статьи Виссарион Белинский; говорил о том, «что надо делать» передовым людям своего времени, мудрый Чернышевский…