Слово шамана (Змеи крови)
Шрифт:
— Как это? Кто посмел?!
Ехавшие в середине колонны, а потому услышавшие указ наравне с простыми нукерами, калги-султан и Сахыб-Гирей вывернули на густую траву, помчались вперед, вскоре остановившись перед османским посланцем.
— Тебе, паша Сахыб, — сообщил чиновник, — новым ханом назначено жить в Карасубазаре с нукерами, которые пожелают за тобой последовать.
— Это неправда! — воскликнул Фатих-бей. — Султан всегда любил Гирей-хана и никогда не станет его смещать! Это измена! Измена!
Он повернул коня и помчался вдоль колонны, выкрикивая:
— Измена!
Однако из рядов не послышалось ни единого выкрика в его поддержку. Оставшиеся без добычи и многих родичей и знакомых татары не собирались умирать за своего неудачливого правителя. К тому же, великий султан Османской империи имел полное право назначать и смещать подвластных ему ханов, и многотысячные ряды непобедимых янычар лишний раз подтверждали как это право, так и то, что встретивший их чиновник не самозванец, а полновластный паша Великолепной Порты.
Впрочем, престарелый Сахыб-Гирей, в отличие от своего куда более молодого и честолюбивого калги-султана не собирался оспаривать указа. Он давно чувствовал, как влияние на жизнь в ханстве медленно, но неуклонно уходит из его слабых рук к молодому и воинственному племяннику.
Девлет каждый год привозил на рынки торговых городов добычу и невольников, он награждал преданных нукеров, от его немилости голодали и разорялись целые рода, которых он не допускал в свои орды, которым не доставалось никакой доли от его набегов. В свои почти семьдесят лет Сахыб не мог противопоставить родственнику почти ничего. Ведь даже пошли он в набеги своего калги-султана или другого родича — слава все равно достанется им.
Хану оставалось только надеяться на милость султана и ждать, каким образом подросший хищник попытается захватить власть.
Отравит старого дядюшку? Подошлет убийц? Возьмет Бахчи-сарай штурмом и зарежет его самолично?
Подговорит на убийство кого-то из ближайших сановников?
Девлет предпочел сменить его мирной интригой через каких-то стамбульских покровителей. Что же, нужно быть благодарным милосердному родственнику.
— Ты поедешь со мной, Мирим-мурза? — не поворачивая головы, спросил старый Гирей.
— Простите меня, любимый хан, — смутился сотник, — но мне нужно вернуться к родному кочевью.
— А ты, Фатхи?
— Простите, любимый хан…
— Я поеду с вами! — вскинул подбородок один из десятников.
Сахыб благодарно кивнул:
— Я рад твоей преданности, Муса. Не беспокойся, я не стану пользоваться ей очень долго. — Смещенный хан поднял глаза на османского чиновники, улыбнулся сухими желтыми губами: — Передайте великому султану мою благодарность за оказанные милости и пожелания долгих лет жизни.
— Остановитесь, любимый хан! — примчался на взмыленном коне Фатих-бей. — Остановитесь! Нукеры любят вас! Вы выгоним всех самозванцев и посадим подлого предателя Девлета на кол! Мы…
— Ты больше не калги-султан, Фатих, — поворачивая коня, сказал Сахыб-Гирей. — Опомнись, и не противься воле султана. — Он оглянулся на терпеливо ожидающего на переступающем тонкими ногами
Сахыб оказался прав. Его калги-султана Девлет зарезал собственными руками, едва тот переступил порог его дворца, намереваясь произнести вассальную присягу. К этому времени новый хан успел перебить всех детей, которых обнаружил в ханском гареме — правда, своих рук невинной кровью он не марал, всего лишь отдав приказ самым преданным нукерам. Остальные телохранители, разбившись на полусотни, помчались по кочевьям, отданным прежним Гиреем своим ближайшим родичам, по отдаленным улусам и родам, где проживали иные родственники и потомки древнего Чингизовского рода, способные хотя бы в малой мере претендовать на крымский трон. Дольше всех прожил престарелый Сахыб — его задушили в конце августа. После этого Девлет-Гирей стал полным сиротой. Самым одиноким ханом за всю историю Крыма.
Глава 5. САМОЕД
Янычарские тысячи простояли у Op-Копы до глубокой осени, пока по утрам пожухлая трава не стала покрываться инеем, а в полдень изо рта у людей не начали вырываться клубы белого пара. Но воины не роптали. Девлет-Гирей сдержал свое слово, и они имели вдосталь молодой баранины, сыра, кумыса, а также покорных невольниц — частью бывших обитательниц гаремов Сахыба и его ближайших советников и родичей, частью еще непроданных после последнего набега пленниц. Гирей не пожалел для султанской гвардии даже нескольких больших шатров, в которых могли укрываться от погоды сотники и десятники, а также огромного количества коротких овчинных тулупов, которых хватило всем воином до последнего пикинера.
К концу октября стало ясно, что никто из приазовских ногайцев, карасубазарских ширинцев или иных обитателей степей бунтовать не собирается, на полуостров, скидывать нового хана, не пойдет — а потому лучшая в мире османская пехота наконец-то покинула узкий перешеек, соединяющий Крым с большой землей и неторопливо двинулась вдоль моря на восток — к крепости Азов, куда турецкие галеры уже свозили необходимые им для долгой зимовки припасы.
Сам Касим-паша, с огромным удовольствием проводивший время в ханском дворце Бахчи-сарая, предпочел отправиться туда же морем.
— К чему мне находиться в диких холодных полях, — пожал плечами он, облизывая пальцы после проглоченного куска слегка подкопченной соленой севрюги, — если янычары все равно двигаются среди дружественных кочевий? Им ничто не угрожает, их не может ожидать никаких трудностей. Паша нужен войску только в бою. Он должен указывать путь на врага и принимать мудрые решения. А чтобы пройти несколько верст по степи, хватит и опытного сотника.
— Но что собирается делать в диких землях столь умелый полководец? — удивился Кароки-паша, ощипывая с подернутой сизым налетом грозди черные виноградины. — Семнадцать тысяч янычар, это ведь почти треть всего корпуса! Помнится, Молдавию покорили куда меньшим числом.