Слой 1
Шрифт:
Лузгин поежился от фразы «для нас с вами», но промолчал. Все, что говорил бородатый Юра, походило на бред, какой-то фантастический спектакль, но самым фантастическим в этом сценарии было то, что он все больше и больше представлялся Лузгину вполне реальным, осуществимым, вплоть до фильма из темного края.
— Знаете, что самое-самое сладкое в любой предвыборной борьбе? — Бородатый улыбался и блестел глазами.
— Заставить команду противника работать на себя. Это, братцы мои, кайф почище алкоголя… Теперь поговорим о прессе. Тоже ваша задача, Владимир Васильевич. Мы должны получить от вас полную
Еще примерно с час Юра учил их предвыборному уму-разуму, поражая Лузгина знанием дела, хорошей осведомленностью о политическом раскладе в области и своим умением произносить циничные гадости спокойным, отстраненным голосом, словно речь шла о шахматах или охоте на волка с загонщиками. Когда перешли на тему «Работа с оппонентами», Лузгин не сдержался и сказал:
— Я по грязи работать не буду.
— Что значит «работать по грязи»? — спросил Юра в показном недоумении.
— Лить помои на Рокецкого, а тем более их собирать, я не стану. Образ Лунькова-партизана — это одно, даже интересно попробовать — так, профессионально, но мараться в дерьме не хочу и не буду.
— Достойно похвалы, — произнес бородатый свою навязчивую присказку. — Собственно, вам никто и не предлагает копаться в грязи. Вы у нас будете эдаким честным рыцарем, задумчиво стоящим под схваткой. Я имею в виду ваш публичный имидж: объективность, беспристрастность, равно уважительное отношение к соперникам. На грязную работу мы отрядим кого-нибудь другого, помельче, кого не жалко. Того же господина Окрошенкова, например.
— Так он же сбежит, — ошарашенно сказал Кротов.
— Нет, сценарий изменен. Сбежит его нехороший зам по финансам, который завтра станет директором фонда. А господин Окрошенков займется политикой, то есть начнет долбать господина Рокецкого.
— Что-то я плохо врубаюсь, мужики, — сказал Лузгин, но Юра нетерпеливо замахал рукой: мол, не твоя тема.
— А чего ради он вдруг на Юлианыча набросится? — спросил Кротов. — Мотивы не просматриваются.
— У него будет распрекраснейший мотив, — Бородатый аж зажмурился от восторга. — Дело в том, что господин Окрошенков тоже выставит свою кандидатуру в губернаторы.
— Вот уж чушь собачья, — злорадно перебил москвича Лузгин. — Какой из Окрошенкова губернатор? Я его сегодня в первый раз увидел, но и одного раза достаточно, чтобы понять: пустышка.
Бородатый вздохнул.
— Трудно с вами, право слово… Вы хоть немного-то шевелите мозгами, коллеги! Окрошенков отработает свое, утопит Рокецкого в грязи и сам утонет вместе с ним, потому что пачкунов народ не любит, и тогда на сцену в
— Да уж ясно кто, — хмыкнул Кротов.
— Скажите, Юра, а Окрошенков знает, какую роль вы ему отвели? — спросил Лузгин. — Судя по морде, он — парень не без самолюбия, на камикадзе не похож.
— Хороший вопрос, — сказал Юра. — Свою задачу он знает, в случае победы Лунькова ему обещана должность заместителя губернатора по финансам. — Увидев изумление на лицах собеседников, бородатый москвич произнес как бы нехотя: — Да не будет, не будет он никаким замом, это же понятно и ежу! Знаете что, коллеги, давайте мы с вами договоримся на будущее: в политике есть вещи подразумеваемые, но неназываемые, и мы с вами впредь будем придерживаться этого правила. Поверьте, так будет лучше, и прежде всего для вас самих.
— Это вы насчет морали? — спросил Лузгин.
— Совершенно справедливо. Политика и политики не бывают моральными или аморальными. Они вне морали и руководствуются только соображениями целесообразности. Если вы это усвоите и примете, ваша работа станет проще и эффективнее.
— А вы сами, Юра, давно этим принципом руководствуетесь? — Кротов задал вопрос без иронии, и бородатый Юра столь же серьезно ответил:
— Давно. Очень давно, ребята. С тех пор, когда начинал работать в Иране и Турции.
— Кем вы там работали, если не секрет? — Лузгин не смог побороть в себе чисто репортерское любопытство.
— Шпионом, Володя, обыкновенным шпионом. Под «крышей» корреспондента ТАСС. Так что мы с вами в некотором роде коллеги по профессии. И не улыбайтесь, дружище: я был очень хорошим корреспондентом. Между прочим, закончил журфак МГУ.
— А потом где учились?
— Интервью закончено, Володя. Скажу только, чтобы вас подразнить: стажировался в Англии на Би-Би-Си, в ближневосточной службе радио, потом в Америке на Эй-Би-Си, на Си-Эн-Эн.
— Связи с американцами — это оттуда? — спросил Кротов.
— У меня, ребята, друзья по всему миру. А вот теперь и в Тюмени тоже. Не хочу вам льстить, парни, но мне очень приятно с вами общаться. И знаете почему? Вы оба упрямые, каблуками не щелкаете. И под Бонифатьевича сразу не легли, ножки не раскинули.
— Сразу — не сразу… Какая разница? — срезал москвича Кротов, и Лузгин зауважал друга-банкира за прямоту, потому что у самого вертелось на языке; вертелось, да не вывертелось, однако. — Ведь если бы не обстоятельства, я с Луньковым и говорить бы не стал. Противен он мне, не нравится.
Бородатый Юра помолчал, поочередно глядя то на банкира, то на журналиста. Потом сказал Кротову спокойно, но жестко:
— Эти обстоятельства вы создали себе сами, Сергей Витальевич. Это первое. Теперь второе. Я тут вас похвалил недавно за проявление характера: и вас, и вас, Володя. И уж вы меня, пожалуйста, не разочаровывайте. Если отказываетесь работать с нами, — говорим друг другу «привет». Если соглашаетесь — с этого момента заткнетесь в тряпочку с вашими репликами в адрес многоуважаемого депутата и перестанете корчить из себя целомудренных проституток. Таких не бывает в природе. Прошу извинить, если сказал грубо. Зато ясно. И от вас прошу ясности: да или нет? Прямо сейчас, вслух и коротко: да или нет?