Сложенный веер. Трилогия
Шрифт:
Лорд Дар-Халем машет свободной рукой, заглядывает скошенным глазом в бутылку, недовольно качает головой, бросает ее через всю комнату Кори обратно.
— Это несерьезно, — говорит он неизвестно о чем. — В общем, Сиду всегда был нужен я, а не деле. Он не ожидал, что после трансформации меня настолько не будет рядом с ним, и не смог свыкнуться с этим. Мне было проще: я вообще ничего не помнил. А он все эти годы ненавидел женщину, которая жила рядом с ним, рожала ему детей…
— Он
— Любил и ненавидел. Любил, потому что иногда ухитрялся увидеть в ней что-то из прошлого, и ненавидел, потому что твоя мать не могла заменить ему друга, Кори. Она всегда говорила не то, давала не те советы, которые дал бы Хьелль Дар-Халем, не так слушала, не так улыбалась…
Он и вас за это не любил. Он считал, что пожертвовал другом для того, чтобы продолжить род Дар-Эсилей, и предъявлял к вам непомерные требования. Он хотел, чтобы вы были похожи на меня, и не желал ничего иного. Рождение Элджи было для него настоящим ударом: малыш провинился уже тем, что мастью пошел не в меня. А уж когда выяснилось, что фехтовальщика из него не получится… Ты не представляешь, чего мне стоило то, что Элджи до сих пор жив…
— Он же не мог хотеть его убить? — Кори формулирует совсем не по-лорд-канцлерски, но Хьелль все понимает.
— Маятник качался между «совсем плохо» и «еще хуже». Каждый раз, когда Сид поднимал на него руку, мне приходилось бросаться между ними и в буквальном смысле принимать удар на себя. Сид тут же вспоминал, что в прежней жизни тем, кто получал по морде при наших спорах, был он… и все начиналось заново. Покорная, нежная деле его не устраивала — ему всегда была нужна строптивость Дар-Халема рядом.
— Это не повод для самоубийства.
— Повод, сын. В последний год он уже дошел до точки. Он всегда боялся одиночества, а оно обступало его со всех сторон. Элджи уехал на Анакорос, ты сидел на Когнате, Медео уже тогда был неуправляемым, и мы вечно грызлись из-за него. Сиду, вечно недоверчивому и в силу своей должности вынужденному сторониться других даров, не с кем было поговорить, не с кем выпить… и только тихая, всегда улыбающаяся жена дома. Я бы тоже свихнулся, что говорить. И его грызла совесть. Он до конца считал, что сломал мою жизнь, хотя я тысячу раз говорил ему, что это не так.
— Это не так? — эхом переспрашивает Кори.
Лорд Дар-Халем хмуро крутит головой.
— Я был счастлив. Была счастлива, как только может быть счастлива деле. С любимым человеком. Прекрасные дети…
— И даже когда ты начал (Кори с усилием проглатывает окончание женского рода) фехтовать со мной? Тебе не хотелось вернуться?
— Абсолютно. Мне было хорошо. Фехтование только мешало. Честно.
— Но если ты подозревал, что отец дошел до точки, почему ты не остановил его? Почему ничего не сделал?
— Ты не слушал меня, Кори? Твоего отца мог остановить один человек в мире — Хьелль Дар-Халем. Мнение леди Дар-Эсиль для него ничего не значило, было пустым звуком. Твой отец совершил самоубийство, чтобы избавиться от леди Хеллы и ее чертовых детей. Для него все это выглядело так, будто он убил меня своими руками… он так и не смог излечиться от этого чувства.
Кори морщится, но пропускает мимо ушей земное ругательство, брошенное отцом. Все это так непривычно для него: сам их разговор, осознание того, что за браком их родителей стояли какие-то отношения, о которых он ничего не знает…
— А как остальные? — спрашивает Кори. Бутылку все это время он крутит в руках.
— Остальные? — Хьелль хмурится, пытаясь нащупать нить беседы.
— Остальные дуэмы. У них ведь этого не происходит. Даже если карун и дойе с детства были вместе во время альцедо.
— Откуда ты знаешь?
— Я ничего не знаю, — пьяно и покладисто соглашается Кори. И тут же добавляет совсем другим тоном:
— Я даже представить себе не мог.
— Чего ты не мог представить?
— Что ты настолько лучше меня.
Лорд Дар-Халем сухо смеется.
— Ты научишься.
— Ты в моем возрасте еще чему-то мог научиться?
— Плюнь. Я — это я, а ты — это ты. И… — Хьелль с наслаждением забирается пальцами в волосы, снимает заколку, крутит головой, разминая шею, — …не вздумай корить себя за то, что не первым нашел Медео и Эрлу.
— Я еще не успел об этом подумать, — признается Кори. Сам того не замечая, он повторяет жест Хьелля, бросает свою заколку рядом с его, массирует себе виски, затылок, макушку. — А как ты это сделал?
— Ну… — лорд Дар-Халем улыбается чуть смущенно. — Я просто очень хорошо знал твоего отца. Не только его предусмотрительность. Но и прославленную изворотливость Дар-Эсилей. Представить, куда бы он спрятал свою жену и куда бы направился сам, чтобы раздобыть немного денег и подготовить путь для бегства на север, было легче легкого.
Все, на что хватает ошеломленного Кори, это глубокомысленное «Ааааа…» В мысленную записную книжку он заносит: «На свежую голову выяснить у лорда Халема, куда и что спрятал бы мой отец. Составить список мест. Выучить и сжечь».
Хьелль, очевидно сообразив, что мыслительная деятельность Кори зашла в полный тупик, перешагивает через брошенные на пол орады и забирает у Кори бутылку, которую тот зажал между коленок, когда занялся волосами. Шумно отхлебывает, садится рядом, придирчиво оглядывает сыновние крылья.
— Кстати, тебя кто чешет? Кто-то конкретный?
— Нет, разные. Я еще не определился.
— Потом скажи, ладно? Просто чтобы я был в курсе.
Голос лорда Дар-Халема звучит почти просительно, и Кори кивает. Потом приваливается к мускулистому плечу слева от себя и сообщает вваливающемуся в окна сизому туману: