Сложенный веер. Трилогия
Шрифт:
— Мне, безусловно, интересно, — Сид выдержал паузу. Внутреннее время внутренним временем, но сейчас они явно на территории Дар-Эсилей. Позиционная словесная война. Конец противника будет мучительным и беспощадным.
Глаза мальчишки загорелись. «Сейчас мы их потушим», — с наслаждением подумал Сид.
— Мне, безусловно, интересно, — Сид не спеша добрался до тумбочки, стал копаться в поисках ленты для волос. — Ты предлагаешь мне себя или информацию? Информация значительно интересней.
Вот
— Брось. Мама говорит, что твой Дар-Халем ни на что не годен.
Он явно поставил целью вывести меня из себя. А-а-а, ну-ну, как в последнее время очень часто выражается Хьелль. Последний, кому это удалось, был его старший братец. Ничему не учится молодежь на чужих ошибках.
Ленточку Сид все-таки привязал на волосы. Пробормотал для порядку, просто чтобы разговор поддержать:
— Весьма разбирающаяся во всем мама…
И услышал такое, от чего пальцы, поднимавшие с кресла орад, сразу стали деревянными:
— А как ты думаешь? А вот как ты думаешь, у меня настолько все в порядке с ножами и рукопашной чисто генетически или меня кто-нибудь специально учил?
Не знаю, что у тебя генетически, парень, кроме упрямства немереного, но у меня в крови умение видеть во всякой фразе второе дно. И это второе дно мне сейчас не нравится, ох, как не нравится. Хотя почему?
Рейн явно хотел поторговаться, но его распирало.
— Сид, правда, как ты полагаешь, я мог сам так научиться? Или в корпусе? Так, что твой Хьелль от удивления рот открыл?
«Нашел, кого провоцировать, потомственного Дар-Эсиля», — с мрачным удовлетворением заметил про себя Сид. Вслух же сказал:
— Я ничего никогда не полагаю. Я знаю или не знаю. Или спрашиваю. Знаю я то, что твоя мать, хотя она и родом из Дар-Гавиа, научить тебя не могла. Деле ничего не помнят из прошлой жизни после трансформации.
— Трасформация трансформации рознь, — назидательно заметил Рейн и тут же прикусил язык. Он теперь сидел на подоконнике, опершись спиной об откос, и изо всех сил старался выглядеть раскованным и свободным. На лице у него читалось сомнение и интенсивная работа мысли, зато ногой он болтал весьма показательно.
Сид последний раз тряхнул крыльями и просунул голову в орад.
— Знаешь, мальчик, есть грубая военная поговорка. Всякому дойе в…
Сид многозначительно остановился. Когда он вылез из орада, Рейн сидел весь красный. Недосказанная поговорка ему явно была знакома.
— Ну вот, — сказал Сид. — А теперь пошли завтракать.
Парень вроде бы сдался, сполз с подоконника и вслед за старшим замаршировал к двери. Но уже выходя, вдруг прижался к спине горячо, плотно и прошептал на ухо:
— А если я тебе расскажу… ты тогда… ты тогда со мной будешь?
Сид с чувством выругался. Ему предлагали информацию, и отказаться от нее было труднее, чем от красивого теплого тела, отчаянно вжимавшегося сейчас в него сзади.
Все же он не мог отказать себе в удовольствии сделать шаг назад в комнату так резко, что Дар-Акила не удержал равновесие и чуть не полетел на пол.
Сид подвинул себе стул, сел задом наперед, положив подбородок на спинку, задумчиво воззрился на стоявшего перед ним молодого дара.
— Я тебя слушаю.
— Что значит «я тебя слушаю»? Я еще даже не решил, буду ли тебе рассказывать. И тебя уговаривать, да. Может быть, я вообще…
— Рейн, ты не понимаешь. А все очень просто. Сейчас ты рассказываешь мне все, что намеревался. Без всяких намеков и экивоков. А я решаю, что буду дальше с тобой делать. Все.
— А гарантии?
— Никаких, — дружески улыбнулся Сид.
— Ты с Хьеллем так же обращаешься? — Рейн явно обиделся.
— Нет, разумеется. Я его боюсь и трепещу. И никогда ему не перечу. Ты бы знал, если бы был постарше, — голос у Сида был дружелюбный до отвращения. И глаза добрые-добрые. Неудивительно, что мальчишка стал как в воду опущенный. Конечно, ему сейчас худо. Но он сам нарывался.
Рейн немного помолчал, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, хлопнул ладонями по мечам, решаясь.
— Ну… как сказать… обращаться с ножом меня действительно учила мама. Она помнит.
Пожалуй, никогда в своей жизни Сид не приносил своему отцу такую горячую мысленную благодарность, как в этой момент. И не за какой-то особенно полезный навык, а за элементарное умение не шевелить и бровью, когда тебе сообщают ошеломляющее, весь мир с ног на голову переворачивающее известие. Да здравствует мой отец, да здравствуют все мои дедушки-прадедушки, да здравствую я — великолепный и непроницаемый Сид Дар-Эсиль!
— Что она помнит?
Больше насмешливости в голосе. Так он заведется и больше расскажет.
— Практически все. Из прошлой жизни. И твоего отца тоже. Из-за которого все случилось.
О-о-о-о! А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы! Как же мне надоели эти вечные жалобщики Дар-Акила! Дуэм мы с их помощью изобрели — плохо, что-то они сами с трансформацией наворотили оригинальное — еще хуже! Все Дар-Эсили виноваты! А может, мы их рок? Ходячая, то есть летучая, превратность злой судьбы! Съешьте и проглотите. Удовлетворитесь тщетой всего сущего. Только перестаньте нудеть эту свою песню про то, что все из-за нас. Это у нас с Хьеллем все друг из-за друга. А ты, извини, хоть и симпатяга, к этому никакого отношения не имеешь.