Случайные смерти
Шрифт:
И довольно этих дурацких обмороков. В следующий раз тот, кто встанет на ее пути, умрет.
Фрэнк вспомнил одного типа, которого знавал в тюрьме, черномазого гомика с пожизненным сроком, работавшего в библиотеке; тот сказал ему однажды, что глаза – окна души. Фрэнк в ответ врезал хмыренку по зубам. Позже, валяясь на койке в камере и раздумывая об этом случае, он понял, что психанул из-за дохляцкого голоса, а не из-за слов, поскольку не понял их смысла.
Только теперь, в эту самую минуту, на эскалаторе, который с черепашьей скоростью увозил их с Лулу и добрый мешок золота с места преступления,
В обледенелых окнах души своей суженой Фрэнк разглядел страсть – страсть к насилию, богатству и власти. Великая троица.
Жутко.
Фрэнк хотел вернуться в город «Небесным поездом». Ему понравилось, вознесшись в вышину, смотреть вниз с ярко-голубого сиденья на рычащие машины, на дома, заглядывать сквозь ярко освещенные окна в квартиры, в жизни людей. Это было до странности увлекательно, мелькнет картинка, и поезд проносится мимо. Фрэнк не рассказал Лулу – все произошло очень быстро, и он даже не знал, верить ли своим глазам, – но, когда они ехали сюда, в квартире на одном с ними уровне мужчина и женщина любили друг друга перед зеркалом. Может, они все еще там.
Не то чтобы Фрэнк страдал извращениями. Просто это было чудно, и он думал, что Лулу заинтересуется. Нет, не заинтересовалась. Его неистовая возлюбленная желала вернуться домой на машине. Все остальное не соответствовало настроению.
Фрэнк махнул рукой в сторону дороги.
– Нам ехать минут сорок пять, а то и больше. Долларов двадцать без чаевых.
– Можно увести тачку.
– И не мечтай.
Лулу надулась, собралась было топнуть прелестной ножкой, но сдержалась.
– Я хочу, чтобы ты научил меня воровать машины, Фрэнк.
– И не подумаю.
– Почему?
– Влипнешь в историю, вот почему.
– А, понятно. Ты можешь спереть все, что вздумается, когда только захочется, потому что ты мужчина. Зато я женщина, а женщина должна сидеть дома и пылесосить, да? Сидеть дома в пыли и пылесосить.
Они стояли на тротуаре, дожидаясь, когда оранжевую ладошку на светофоре сменит белый человечек. Мимо в шесть плотных рядов проползали машины. Тысячи ярких автомобилей, полированный металл, стекло. Радиоприемники надрывались, моторы ревели. Из безопасных убежищ на колесах женщины глазели на Фрэнка. Какой-то ребенок показал на него пальцем, беззвучно засмеялся. Мужчины, занятые дорогой, предпочитали его игнорировать. Рядом притормозил микроавтобус, завизжали покрышки. В салоне стоял телевизор, Фрэнк успел увидеть экран; затем микроавтобус проехал мимо. Фрэнку почудилось, что он слышит потрескивание электрических разрядов, скользящих вдоль путей надземной скоростной дороги. Не самое здоровое место. В воздухе пахло горелой резиной, выхлопными газами и бесконечным разочарованием. Фрэнк почти чувствовал, как его легкие качают эту смесь, стараются с ней справиться.
Теперь магазин, наверное, уже битком набит полицейскими. Интересно, что запомнил продавец?
Мимо них проплыло такси. Машина шла в дальнем ряду, но фонарь на крыше горел, сигнализируя, что она свободна. Фрэнк резко свистнул, помахал рукой. Таксист высунулся из окошка. Крутанул руль и срезал два ряда. Колпачок колеса скрипнул об обочину тротуара. Фрэнк распахнул заднюю дверцу, и они забрались в машину.
Лулу сказала:
– Гренвилл и Джорджия, – и они нырнули в поток машин.
Лулу положила руку Фрэнку на бедро.
– Разве не забавно?
Фрэнк сказал:
– Пристегни ремень. – Щелк. – И сними, пожалуй, свой парик, теперь ведь он тебе не нужен.
Лулу откинула голову, сняла накладные косицы и выбросила в открытое окно.
– Лучше?
Фрэнк кивнул. Он смотрел, как Лулу расчесывает волосы, самые настоящие, но похожие на облачко, мягкое и мерцающее. Она сказала:
– Не представляю, как Синатра это выдерживает.
– Что выдерживает?
– Парики. Ужасно жарко и чешется.
– Это от дешевых. А он запросто за каждый может тысячи две отвалить. – Фрэнк увлекся. – При таком качестве, к которому он привык, в дело идут только натуральные материалы. Чесаться там ничего не будет. К тому же твои парики в сто раз пышнее, потому и греют больше. Плюс парень – звезда первой величины. То есть куда бы он ни пошел, всюду кондиционер дует, как сумасшедший.
– «Звезда первой величины», где ты это подхватил?
– В парикмахерской, наверное.
Лулу надела солнечные очки: блестящая черная оправа и огромные стекла, такие темные, что стало не различить, открыты ее глаза или зажмурены, сердятся или скучают, смеются или переполнились слезами. Она сказала:
– По-твоему, у меня дурацкий вид, да?
– Нет, здорово. Честное слово.
– Если б я застрелила этого бедолагу, нам бы пришлось не сладко, да?
– Не так, конечно, как ему, – улыбнулся Фрэнк. – Но ты права. Полицейские не забывают убийства. Пять минут пройдет или пятьдесят лет, у них руки будут чесаться упечь нас за решетку.
Лулу сказала:
– Хорошо, что ты дал мне пустую пушку.
Фрэнк усмехнулся:
– Да не знаю. Одно точно: ты бы не промахнулась.
Когда они подъехали к отелю, счетчик показывал двадцать три доллара сорок центов. Фрэнк сложил пополам пятидесятидолларовую бумажку и припечатал ее к приборной доске. Вылезая из машины, Лулу сказала:
– Если бы я знала, что вооруженное ограбление так дорого обходится, я бы придумала другое развлечение.
Фрэнк улыбнулся. Боже, подумала Лулу, какой кайф. Она была влюблена, это оказалось удивительнее, чем она смела мечтать, – подумать только, они вместе уже почти целую неделю, а ей еще не надоело. Она схватила его за руку, потянула к отелю.
Фрэнк удивленно посмотрел на нее, и она ответила таким взглядом, что ему припомнилось, как мокрая крыша исходит паром, когда после дождя вдруг припечет солнце. Каким-то чудом он умудрился не умереть молодым. В свое время Фрэнк не раз флиртовал со смертью. Но в любых гибельных обстоятельствах ухитрялся сохранить отстраненность, соблюсти хладнокровие – до самого того дня, когда Лулу постучала в его дверь и потребность в ней пронзила, ослепила его, швырнула на колени. И, если вдуматься, лишила даже незначительного стремления разделаться с Паркер и вернуться в солнечную Калифорнию.