Слуга господина доктора
Шрифт:
– Нет, Даня.
– А почему? – спрашивал он, смешно заинтересованный.
– Потому что человек несчастен от природы своей, а любовь скоротечна. Впрочем, как и всё в этом мире.
Мысль эта, к которой Даня уже имел, правда, предпосылку, была все же довольно свежа для него. Он взял в руку свой мыслительный орган и замолчал. Но как ни силился он вникнуть в трагический смысл моих слов, оптимизм молодости и лета взял свое: стрельниковская фантазия взмахнула крылами и уселась на плетень мечты.
– А я так хочу детей!.. – вскричал он прочувствованно. – Я бы так их любил! Я бы хотел семью уже сейчас.
Как ни заискивал Даша в дружбе старого отшельника,
Соловьи звонко раздавались в тумане, поскрипывал старый лес. Даня вошел в чувствительное состояние, я, впрочем, тоже, хотя и вне связи с матримониальными поползновениями. Я заговорил о радостях брака и набрав кричаще радужных красок набросал лубок филистерского рая. Даня внимал сочувственно, как часто с ним бывало, не угадывая ядовитой иронии. Затем я со вздохом перешел к описанию унылых дней одиночки-философа, который ценой тщетных упражнений духа силится прийти к тому восторгу, что достается задешево сытому семьянину. Сколь полярны счастье видеть розовых, пухлых деток, хозяюшку жену, и горестные взгляды, что бросает отчаянный в небеса, исполнившись суетной мудрости дольнего мира!
– Подождите, а почему нельзя иметь семью и познавать мир? Я думаю, что одно другому не мешает, – сказал он сентенциозно, но тут же съехал с утвердительной интонации в робком “вот”.
На этом месте я, вконец распоясавшись, с глубокомыслием, достойным Иоганна Дрюкенкаца, завел схоластическую волынку, о том, что в суждении своем опираюсь, например, на утверждение в первой книге труда блаженного Иеронима “Против Иовиниана”, где Иероним напоминает, что Теофраст, пространно и подробно охарактеризовавший невыносимые тягости и постоянные беспокойства брачной жизни, убедительными образами доказывал, что мудрому человеку жениться не следует. К философским доводам этого увещания, как припоминал я без малого усилия (вот что значит, профессиональная память у человека), сам блаженный Иероним прибавляет следующее заключение: “Если по этому поводу так рассуждает язычник Теофраст, то кого же из христиан оно не смутит? В другом месте того же труда Иероним сообщает: “Цицерон после разговора с Теренцией ответил решительным отказом на уговоры Гирция жениться на его сестре, заявив, что он не в состоянии равно заботиться и о жене и о философии. Да и что может быть общего между налоем для письма и детской люлькой?”
Ночные мотыльки залетали Даше в рот, щекоча крылышками нёбо, он же сидел недвижный, отравленный браколомным экстрактом древнего мудрствования. Я между тем, завершив свою диатрибу, вновь пожелал ему совета и любви с возможной соискательницей его руки, которая, как я был в том уверен, не заставит себя зажидаться. Дане подозрительно показалось, что здесь не все чисто, и он спросил, уверенный, что подловил меня:
– Но сами-то вы женаты?
– Значит ли это, что я не одинок? – ответил я вопросом и весьма холодно.
Мы пошли сквозь лес, на этот раз я был впереди, Стрельников же, сокрушенный в базовых конструктах своей этики, влачился следом. Мы со смехом и начерпав воды перескочили едва различимую лужу, прошлись по траве, с замершей улыбкой на лице, все также подставляя ночному небу свои расцветшие под щебет соловья чакры. И Стрельников, прочувствовав наконец низость своих жизненных амбиций, спросил меня в который раз:
– Скажите... ну почему вы со мной общаетесь? Я же... я же не интересный совсем?
– Даша... – начал я с укоризной.
– Нет, нет, конечно, таких вопросов не задают... – он повторил уже не раз сказанную мной фразу, – но все-таки?
«Да потому что тебе
– Даша... таких вопросов не задают.
Мы гуляли до зари и много было переговорено всего, но сейчас из тем этой ночи я вычленяю один лишь аспект любви. Разумеется, кроме стрельниковских бестолковых суждений и моего цинизма в беседе прозвучало много умного и душевного – слава богу, мы потратили на разговор поболее полусуток, тут уж как ни вертись, хоть случайно скажешь что-нибудь стоящее. Опять же вновь отмечаю, что хотя в словах моих было много игры, если не все они были игра, переживания мои остались вполне реальны и даже как-то особенно, отчетливо конкретны. Я не могу воспроизвести ни моих яйцеголовых разглагольствований, ни его отрочески наивных вопросов, да это, как мы понимаем, и не важно, но я как сейчас вижу перед собой его затылок и слышу щелканье соловья. Это была славная ночь.
Я с первых дней отдавал себе отчет, что Провидению угодно было заместить мной до поры валентность Даниной любви. Наша дружба была тем ярче и необычней, что многое в ней было от первой влюбленности или от первой подростковой дружбы (которые между собой не сильно разняться). Даня исподтишка ревновал меня к Марине, я его, за неимением иных объектов, к Свете Воронцовой. Его приязнь к Свете, впрочем, была близка к расстройству, я уже не видел их вместе иначе, чем бранящимися по пустякам. В том же укрепили меня выводы от поездки к Свете, случившейся в дачные выходные ее родителей.
Накануне мы допивали последние капли свенсеновской водки. Пришла Марина, они встретились с Даней с дружелюбием сопредельных владык, поделивших сферы влияния. Я, во хмелю не робкий, сказал Марине, что заночую нынче не дома, и Марина снисходительно согласилась, про себя рассудив, что иной раз не стоит ограничивать мужа в его воле. Она участливо согласилась проводить нас до ресторана “Семирамида”, где наши студенты (Света в том числе) от бедности подрабатывали официантами.
Из отчета Светланы Воронцовой
Ну, здрасьте! Звонок в час ночи: “Вы мерзкая, ленивая и неповоротливая кляча, – вместо приветствия, – когда, наконец, вы опишете наш приезд к вам в гости?” – объяснение сути проблемы. Но, о Боже! Того ли заслуживает, может, слегка с ленцой, но преданное существо с горящими глазами? Приходится смешивать прошлое с настоящим и, покоряясь воле диктатора, вновь спотыкаться о строки, не ожидая, когда прыткая муза осчастливит меня своим присутствием. Да! Да! И еще раз да! Мы ездили ко мне в гости! Кто “мы” – я уж и затрудняться объяснять не буду – и так понятно, кем докучают вам на страницах этого отчета.
Ваша покорная слуга в то время работала в ресторане поблизости от училища. Милые весельчаки, изрядно накачавшись спиртным, поднялись к ступеням нашего рабочего места, дабы начать похождение в уютное и гостеприимное гнездышко, как раз покинутое родителями. Именно в этот вечер произошло мое первое, хотя и достаточно поверхностное знакомство с Молли. Однако, пока не буду останавливаться на этом моменте, потому что тогда мне было нечего сказать. Упомянуто это лишь потому, что пополз нелепый слух, что Ечеистов и Стрельников напились, сняли каких-то ... и отправились в ресторан. Удивительно, как же все-таки люди, лишенные фантазии, склонны подозревать окружающих в воображении еще меньшем. Ну, да не будем их осуждать.