Слуги Государевы
Шрифт:
— Вот, ваш сяство, пожалуйте.
— Давай-ка первого, — отхлебывая прямо из кувшина, распорядился воевода.
— Это какого? — поинтересовался подъячий.
— Писаришку, как его бишь, Семенова. — и палачу подмигнул.
На дыбу вздернули Антипку, он и сознание потерял. Еле водой кат отлил. Очнулся, орать даже не мог, обделался весь. Пару раз палач огрел его кнутом, во всем повинился. И в воровстве своем, и в поклепе на капитана.
Сидел воевода Михеев, нос морщил, от запахов зловонных, застеночных.
— Вот ведь, пес ты, Антипка, почто воеводу заставляешь смрадом этаким дышать. А ну-ка, кат, железом его, шиной пройдись. Может чего еще вспомнит? Ложь какую?
Не успел палач железо раскаленное поднести. Умер Антипка. От страха.
— Эк, насмердил, пес. Убирай тут за ним теперича. И сам сдох! — в сердцах бросил палач.
Воевода табачок достал. Понюхал. Надобно к моде новой привыкать. Курить пока не сподобился, так хоть в ноздрю загнать, да прочихаться. И от вонищи спасает.
— Давай, капитана, — приказал, прочихавшись.
Привели Суздальцева.
— Ну что, капитан, — начал Михеев, — кто ж та девка-то была? Дворянская аль раскольничья?
— Дворянская. Из Арсеньевых. — Петр стоял на своем твердо.
— Давай — рукой на лавку показал кату. Заголили Петра, на лавку кинули, руки связали. Палач плеть взял. Плеть знатная, дегтем промасленная, в пыли вываленная, в молоке коровы стельной вымоченная, на солнце просушенная. На конце когти звериные. Искусство кнутобойное великое. Можно так бить, что мясо кусками отваливаться будет, кости оголяя, можно с одного удара позвоночник переломить, а можно и так, чтоб удар был нежен, как дуновение ветерка, только кожу чуть покорябает, да кровь хлестать во все стороны будет. А человек сам поднимется и пойдет не шатаясь, после экзекуции на вид страшной.
— С десяток! — предупредил воевода. Взмах! Удар! Взмах! Удар! Вмиг спина у Суздальцева в месиво кровавое превратилась. Но кат ухмылялся довольный. Петр и сам удивлялся, боли-то не было особой. Ну так… ободрался вроде б. Подняли, поставили.
— А чем доказать можешь? — продолжил воевода.
— Бумага у нее была казенная. — отвечал.
— Кем дадена-то?
— Канцелярией Севской.
— Вот и хорошо. — согласился Михеев. — На сегодня будя. Слышь-ка, подьячий, отпишем в Севск, пущай подтвердят, что бумага та, была ими выписана. А ты, — Суздальцеву, — посидишь, покудова ответа из Севска не будет. И молись, капитан, чтоб то правда была. — А про себя подумал: Боле ничем помочь я тебе не смогу.
Привел таки Сафонов пленных в Карачев. Почти загнал бедолаг дорогой, так торопился. А в избе воеводской его новая напасть ждала. Подьчий шепнул, что Суздальцев, капитан драгунский ныне под следствием обитает.
— За что? — изумился Андрей.
— За девку какую-то. А боле мне не ведомо. Дело-то государево! — ускользнул подьячий.
— А повидать его?
— У воеводы спрашивай, — затворяя дверь за собой, кинул.
Пошел к Михееву. Доложился честь по чести, мол, пленных пригнали, после баталии Полтавской.
— Слышал, слышал. — расплылся в улыбке воевода. — И тебе довелось участвовать в энтом сражении?
— Конечно! — медаль даже показал золотую. — Самим царем выдана. — приврал малость. Царь пожаловал всем офицерам, но раздавал-то не сам.
— Ух, ты. А что и самого государя видал, капитан. — поинтересовался воевода, разглядывая награду.
— Сколько раз! И видел, и слышал. Да мы с другом моим, почитай с самого начала войны подле государя нашего обитали завсегда. И помимо энтой медали и другие имели. Только ранило его под Калишем, говорят, ныне он у вас служит? — схитрил Андрей.
— Это что ж за герой такой? — удивился Михеев.
— Да, капитан Петр Суздальцев. Друг мой! — Воевода нахмурился. — Аль не слыхали?
— Слыхал, слыхал. — замахал руками.
— Что так? — продолжал разыгрывать Сафонов.
— В тюрьме он ныне! — выдавил из себя Михеев.
— Кто? Петр? Да за что? Да его сам царь знает! — почти выкрикнул Андрей.
— Тише ты! — воевода даже оглянулся. Ох, и времечко! Почти на шепот перешел — Думаю, обойдется все. Поклеп на него был. Да поклепщик Богу душу отдал. Правда, сознаться успел перед смертью в злодействе своем.
— Так чего ж держите? В тюрьме-то? — не понимал Андрей.
— Не спеши, капитан! — недовольно поморщился воевода, — то дело государево, серьезное. Ждем ответа нужного. Коль все подтвердиться, непременно выпустим.
— Да я ручаюсь за него! — воскликнул Сафонов.
— Да погоди ты ручаться, капитан! — строго осадил его воевода. — Ишь, какой быстрый. Сказано тебе, обожди. Тебе что поручено было? Пленных караулить? Вот и сполняй свое. А мы свое!
— А повидать его можно? — тихо спросил Андрей.
— Повидать… — задумался. А что с него убудет? А если…мысль мелькнула, там все-таки нечисто дело. Да нет, — отогнал, — откуда? Этот с армии прибыл. — Да, можно! — разрешил Михеев.
Провели Сафонова в темницы карачевские. Холодом каменным пахнуло в лицо. Поежился, вспомнил, как сам сидел в мешке каменном. Растворили дверь железную. А там Петр! Обнялись, расцеловались.
— Похудел, похудел ты брат! — все разглядывал его Андрей.
— Ничего, мясо нарастет! — шутил Петр. — Да и ты, жиром не зарос.
— Откуда, месяц за королем шведским гонялись, после виктории полтавской. Да ладно, что обо мне-то говорить. Ты-то как здесь?
— Брось! Пустое это! Выберусь. Ты слушай внимательно. Наташа твоя здесь!
— Где здесь? — обомлел от ужаса Сафонов. — В тюрьме?
— Да нет, брат! — успокаивал его Петр. — Рядом. Под Карачевым. Деревенька та есть — Бабинка. Там она. Я ее туда спрятал.
— Господи! — Андрей не верил счастью. — А как? Как вышло-то? Ты, она…
— После. Ее найди и увози отсель, не мешкая. В большой она опасности.