Слуги Государевы

Шкваров Алексей Геннадьевич

— А?

— Увози скорее! — Петр твердо сжал Сафонова за плечи. — Ждет она тебя! Все это время ждала.

— Куда увозить-то?

— А куда идете?

— В Москву.

— Вот в Москву и увози покудова. К отцу моему. Заодно и поклон передашь. Только не говори, где свиделись. Обещай! — Андрей кивнул:

— А ты?

— Не обо мне сей час речь. О ней! Об Анне!

— Почему об Анне? О какой Анне? — не понял Андрей.

— О Наташе! Оговорился я. — усмехнулся невесело Суздальцев.

— Чего-то я не понимаю. — в глаза смотрел ему Сафонов.

— Нечего тут понимать, Андрей, найди ее,

она тебе все расскажет. Я ее знал, как Анну, полюбил сильно, — опустил голову Петр, — только она тебя любит, верна и ждет. Потому что она не Анна, а Наташа! Ступай к ней, — оттолкнул слегка, — поторопись. Она все расскажет. — добавил, видя, что Андрей пытается рот открыть, продолжить расспросы. — И еще! И сам запомни, и ей скажи. Она должна навсегда быть теперь Анной! Этим вы и меня спасете. Ступай! Ступай! — подталкивал уже к выходу Андрея.

Обнялись на пороге темницы:

— Свидимся, брат!

— Я вытащу тебя отсюда, Петр. Опять в полк определим. Служить будем дальше. Государю и Отечеству. Мы ж слуги государевы с тобой! — крикнул Андрей на прощанье.

Из темницы выскочил и на конь. Спросил у встречных, как на Бабинку проехать. Один, другой не знали, а купец брянский подсказал.

— Той дорогой держись, прям на нее и выскочишь.

— А далеко? — себя сдерживая спросил напоследок.

— Да, не-а. Верст с десяток, может меньше. Не считал я. — Хлестнул коня, помчались.

Ох, и радости было! Нацеловаться не могли. Всю ночь просидели, проговорили, да миловались. И поплакала Наташа, про родителей покойных рассказывая, И про бумагу ту, где прописана она теперь Анной Сергеевной Арсеньевой, поведала. И про встречу с Петром.

— Знать суждены мы друг другу, раз Господь хранил нас все это время. — прошептал Андрей, целуя макушку русую.

— А что ж теперь-то, Андрюшенька, делать-то будем? А, мой миленький?

— А теперь… теперь ты, Наташа, Анной будешь, дочерью дворянской. Поженимся, обвенчаемся, и со мной поедешь. Куда меня пошлют, туда и ты. Согласна?

— Согласна! — кивнула счастливая. — С тобой, хоть на край света!

— На край, да не край, но на войну-то точно! И в деревню, к матушке, нельзя тебе возвращаться, моя лапушка. Хоть и не женское дело на войне бывать, ну да выхода иного нет у нас. Теперь я все понял, почему Петр сказал мне увозить тебя скорее отсюда. В опасности ты, любушка! Теперь сделаем так. Я вернусь в Карачев, выступим оттуда дня через два. Ты покамесь здесь останешься. Как пойдем, а идти нам на Москву велено, там празднества большие будут, я за тобой приеду сразу, возьму телегу и с собой повезу. В Москву поедешь. Там у отца Петрова поживешь. Дале видно будет. Все поняла? — спросил шутливо строго.

— Ах, милый! — на шею бросилась.

Эпилог

Подьячий севский Тихон Страхов ту бумагу делал отцу Сергию.

— Эк, напасть, и что там приключилось? — растерялся подьячий, запрос получив из Карачева. Вспомнил сразу священника старого из деревни Семеновки, куда они ездили раскольника того беглого вязать. А вдруг связь какая? Да, нет! Быть не может! Поп помер задолго до этого. Что делать-то? Бумагу он писал. Если она есть, то не откажешься. А, махнул, сочиню следующее:

— Бымага сия выдавалась мною, подьячим Страховым. Подлинность оной могу удостоверить токмо при личном зрении ея. — и подписался. Будь, что будет!

А больше и не надобно было воеводе Михееву. Прочел и приказал привести к себе капитана Суздальцева.

— Все, капитан. Бумага у той девки подлинная, вот — показал — подьячий из Севска пишет. Отсюда следует, что поклеп с тебя снят и ты отныне свободен. Рад за тебя. Дай-ка обниму и расцелую!

В Москву приехав, Андрей повенчался с Наташей, или Анной, как ее теперь все называли. Стали жить они пока у Ивана Федоровича Суздальцева. Петр письмо прислал, что он по-прежнему на службе государевой.

— Знать выпустили его — шепнул Андрей на ухо Наташе.

— От радость-то — обняла она его и расцеловала.

— Чой-то вы так? — удивился Иван Федорович.

Рассмеялись в ответ.

21 декабря 1709 года русская армия «с великим триумфом» вошла в Москву. Петр, его генералы, в сопровождении преображенцев и семеновцев въехали под звуки фанфар в сопровождении бесконечной вереницы пленных шведов. Несли триста захваченных знамен, провезли 35 пушек. Сафонов шел с боку, охраняя пленных и трофеи. Толпа ликовала. Процессию встречал сам князь-кесарь Ромодановский, разодетый, как старый князь московский. К нему смиренно обратился Петр:

— Благодаря милости Божьей и к счастью Вашего Цезаревского Величия я с победой своего войска вернулся из Полтавы!

Изумленные шведы были сбиты с толку и не могли понять, кто ж на самом деле русский царь — этот простой офицер, или тот боярин-вельможа.

Теперь Петру, а не Карлу XII, предстояло вершить закон на Севере Европы. Уничтожив шведское могущество, он перевернул равновесие на континенте. Петр успокоил Польшу и вернул трон Августу II. Возобновил союз с Данией. Королева английская Анна Стюарт в письме своем называла его Императором. Только Франция с трудом принимала положение вещей, которое лишало ее двух союзников — Польши и Швеции. Но «система Ришелье» включала и третий опорный пункт — Турцию. Разгромленный, но не сломленный Карл делал все, чтоб втянуть Ахмеда III в войну с Россией. Петр жаждал мира. Он устал от девяти лет войны. Но впереди еще были долгие двенадцать лет.

После празднеств Полтавских и Петр приехал. То-то радости отцу было! Отпустил его воевода Михеев. В приказ Военный собрался Суздальцев. Обратно в полк драгунский проситься.

— Осточертело мне за ворами гоняться, служба эта полицейская будь она неладна. Что так, что эдак, все едино в седле целыми днями. Лучше уж со шведами драться буду.

Согласилась с ним комиссия лекарская, опять в полк определился, в тот же Ярославский. Поехали вместе друзья по тракту зимнему.

А Наташа, простите Аннушка, в Москве осталась. У Ивана Федоровича Суздальцева. Сидел старик у печки, любовался. Хоть и не Петькина, все едино невестка. Соскучился старый по уюту домашнему, женскому, коим от молодой хозяйки повеяло. Всплакнул по своей Евдокии покойнице, припомнил. А на следующий год Бог и ребеночка послал Сафоновым.