Слушай, смотри, люби
Шрифт:
Это был ее шанс, которого она ждала.
Взяв картину, она осторожно спустилась вниз, подумав, что, если она кого-то встретит, лучше всего будет сказать, что она ищет потерянный носовой платок. Гостиная оказалась пуста, и только издали доносились голоса и смех.
Она бросила быстрый взгляд на картины, словно поздоровавшись с ними, как со старыми друзьями.
Вошла в кабинет герцога и, к своему облегчению, никого там не застала.
Она положила картину на стол, чувствуя себя так, будто сделала безвозвратный
Она не повторит прежних ошибок, и больше нельзя выходить из дома ночью, она ни за что не рискнет еще раз встретиться с герцогом при лунном свете.
Это опасно не только для их с мачехой планов, но и для нее самой.
Она не стала копаться в причинах этого предчувствия: в глубине души она знала, в чем дело, но не решалась признаться даже себе самой.
На столе лежал огромный бювар с серебряными уголками и монограммой герцога на обложке, тоже из серебра.
Чернильница выглядела очень красиво. У Темперы не было сомнений, что она сделана еще при Карле Втором и представляет собой большую редкость.
Какое-то время Темпера рассматривала ее, прежде чем прислонить к ней свою картину. А потом, повинуясь непреодолимому порыву, она подняла взгляд на ангела Леонардо да Винчи.
Кто бы ни был автором копии, она была выполнена мастерски. Темпера была уверена, что художник копировал свою картину с оригинала в Лувре, а не с варианта, что хранится в Национальной галерее.
— Неужели я на него похожа? — спросила она себя.
Нежное, тонкое лицо ангела настолько запечатлелось в ее сознании, что стало ей знакомо так же, как ее собственное отражение в зеркале.
А что думает об этом герцог?
Темпера сказала себе, что, если бы он заметил в ней сходство с ангелом, которого видит перед собой каждый раз, когда садится за письмо, он бы наверняка упомянул об этом.
Прошлой ночью они были так близки, что она почти могла читать его мысли, и он тоже понимал все, что она хотела выразить. Когда они заговорили о картинах в его кабинете, он мог бы сказать, что ее лицо напоминает ему какой-то образ Леонардо да Винчи, написанный четыреста двадцать один год назад.
«Быть может, это придет ему на ум потом», — подумала Темпера и тут же испугалась скрытого смысла собственного предположения.
Она направилась к двери, но не устояла и задержалась, чтобы еще раз взглянуть на «Мадонну в храме».
«Она выделяется среди других сокровищ в этой комнате, — подумала Темпера, — как редкий алмаз».
Взгляд ее задержался на одеянии Мадонны, на венце на ее голове, сияющем в солнечном свете, проникавшем сквозь готические окна храма. И вдруг Темпера замерла на месте.
Она всмотрелась в картину, шагнула ближе и всмотрелась еще пристальнее.
Она закрыла глаза, сморгнула и повернулась чуть-чуть влево, чтобы посмотреть под другим углом зрения.
Что-то тут было странное, чего она раньше не замечала, — или она просто забыла?
Темпера никак не могла понять, в чем дело, но картина выглядела по-другому.
Она сказала себе, что это ей только кажется. Картина, конечно, была все та же, какую она увидела в первый раз, когда та так взволновала ее, как самое прекрасное творение из всех, какие она только видела.
Но теперь картина не вызывала у нее такого чувства. Не говорила с ней. Ее дух не затрагивал в ней ни одной струны.
Что случилось? В чем дело?
Темпера сняла картину с крючка и поднесла к окну. Несколько минут она вглядывалась в нее, а потом повернула обратной стороной.
И тут без всяких видимых доказательств на основании одного лишь глубокого убеждения она поняла, что перед ней подделка.
Пройдя под аркой калитки, Темпера вышла за ворота и, свернув с дороги, пошла по узенькой, извивающейся тропинке, ведущей в долину.
Миновав оливковую рощу и оказавшись там, где ее уже невозможно было увидеть из замка, она села на траву.
В любое другое время ее очаровали бы лиловые гиацинты, желтые и красные жонкили и дикие анемоны. Но сейчас она сидела, прислонившись к стволу старого оливкового дерева, погруженная во мрак собственных мыслей.
Словно после долгого пути по солнечной долине перед ней разверзлась пропасть, которую она не могла ни пересечь, ни обойти.
У нее не оставалось сомнений в том, что произошло на самом деле, словно кто-то ясно сказал ей, что подлинник «Мадонны в храме» заменили подделкой.
Не было также и никаких сомнений в том, кто именно это сделал. Зачем бы еще лорду Юстасу вставать в такую рань? Что ему делать в кабинете герцога? Зачем он там оказался?
Теперь Темпера поняла, что он стоял перед картиной. Он только что повесил подделку на место оригинала и отступил, чтобы оценить эффект.
Войди она в гостиную несколькими минутами раньше, она ничего бы не увидела. Даже узнав подделку, она бы не догадалась, кто мог бы украсть оригинал.
Никаких сомнений не оставалось, но вся трудность была в том, что она не знала, как ей поступить.
Она видела, что подделка превосходна. Она слышала о европейских художниках, так искусно копировавших картины, что они могли ввести в заблуждение даже экспертов.
Если бы она сама не так тщательно рассмотрела «Мадонну в храме» еще в первый раз, ее бы тоже ввела в заблуждение копия, висевшая сейчас в раме.
Но в оригинале было нечто совершенно особенное, вызывавшее у нее сердечный отклик. Как говорил отец, нужно уметь слушать, что говорит тебе картина. Трудно это объяснить, но это безупречный способ отличить оригинал от копии.