Служанка

Росси Делия

– Все, оставайся здесь и никуда не уходи, – нахмурившись, распорядился управляющий. Видно было, что не по душе ему арна оставлять.

«Может, охрану у двери поставить?» – предложила я.

– Уже стоит, – ответил дан Кражич и добавил: – Если милорд придет в себя, пошлешь одного из стражников, я в столовой буду.

Он бросил последний взгляд на арна и ушел, а я осталась в гулкой тишине комнаты, наедине с неподвижно лежащим на постели графом.

Время тянулось медленно. Часы пробили четыре раза, потом – пять, шесть и семь, за окном сгустились сумерки, с гор спустился туман, в комнате по углам затаились тени. Они осторожно наблюдали за мной, незаметно подползая все ближе и робко касаясь моих ног. Словно бы испытывали: «можно? Нам ничего за это не будет?».

Я поднялась со своего места и зажгла свечу, отогнав осмелевшие щупальца. Темнота обиженно отступила.

Теперь, когда в комнате снова заиграли живые искорки иса, каждый предмет, каждая маленькая вещица обрели свой голос и свою историю. Вот старый шкаф. Когда-то он стоял в комнате одного из прежних владельцев Белвиля. Хозяин каждый день открывал и закрывал его сам, не полагаясь на слуг, выбирал одежду, и шкаф помнил его руки, его голос, раскатистое «р» и мягкое, гортанное «л». Такое, какое встретишь только у жителей Алмазных гор. Я закрыла глаза, вслушиваясь в отдаленные перекаты неторопливой речи. Она звучала глухо, неясно, стертая прошедшими веками и перекрытая наслоениями чужих голосов, но шкаф признавал хозяином именно того далекого предка лорда Штефана, а все остальные были для него всего лишь бездушными тенями, ис которых не затрагивал его верной деревянной души.

А вот кровати было все равно. Она исправно служила всем своим владельцам, с одинаковым равнодушием наблюдая за их сном и пробуждением, за рассветами и закатами их жизней, и за сменой одного на другого. Стоящий рядом с ней столик был гораздо живее. Сделали его не так давно – при лорде Вацлаве, – и он не успел утратить капельку иса, вложенную лично мастером. В нем словно бы бурлило то молодое, задорное и живое, что заставляло краснодеревщика петь, вырезая гнутые ножки и полируя инкрустированную столешницу.

Я рассматривала вещи, стараясь отвлечься от тяжелых дум, но те все равно прорывались, ломали выстроенную защиту, бередили душу. Что готовит мне завтрашний день? Вдруг дознаватели заинтересуются моими бумагами? Нет, Паница сказала, что они чистые, но ведь это в обычной жизни, а тут будут каждую мелочь проверять, могут и докопаться, что никакой Илинки Бранд не существует, а есть Элиния Мария Скерци, дочь лорда Скерци, бывшая воспитанница монастыря Золотого сердца и беглая преступница.

В груди стало холодно. И снова вспомнилось прошлое, тот злосчастный день, когда я увидела подозрительного мужчину, который крадучись выходил из дома напротив, и не удержала своего любопытства, заглянула к соседу, дану Креждену. Перед глазами снова заплясали красные круги. Кровь… Она была повсюду: на полу, на ковре, на белоснежной некогда рубашке дана Креждена. И на моих руках. Сама не знаю, зачем я потянулась к страшной ране, зачем попыталась стянуть ее края и пробормотала слова наговора… Быть может, если бы я сразу закричала, позвала кого-нибудь из соседей, да хотя бы просто выскочила из дома, все могло бы сложиться иначе. Но я осталась там, в страшной окровавленной комнате, торопясь ухватить ускользающую ниточку жизни. Она была еле заметной, но все-таки была, тихо искрилась в теряющем силы теле и едва заметно пульсировала под моими пальцами. Я держала ее. Держала крепко, не позволяя дану уйти. Но все оказалось напрасно. Появившиеся дознаватели оттащили меня от тела соседа, и нить исчезла, ушла с последним ударом остановившегося сердца. А вместе с ней пропал и мой голос. Я до сих пор не знаю, отчего это произошло. То ли Смерть прогневалась, что я пыталась из ее рук дана Креждена вырвать, то ли Создательница за самонадеянность наказала, только не могла я больше говорить, и даже мычать не получалось: ни звука изо рта не вылетало.

Я утерла вспотевший лоб. Почему мне никак не удается забыть свое прошлое? Почему оно преследует меня, вновь и вновь возвращаясь воспоминаниями и кошмарами?

Дознаватели… В детстве я легкомысленно смеялась, когда матушка пугала меня этими черными стражами. Что они могут? В них и силы-то нет, в ищейках имперских, один нюх нечеловеческий. Горазды неимущих да убогих притеснять, перед властями выслуживаясь, а у самих души черные, как одежды форменные, и жадность непомерная. И только столкнувшись с ними лицом к лицу, я поняла, что любые выдуманные страшилки ничто по сравнению с реальностью. Мне пришлось на себе узнать, что дознавателям неведома жалость и слезами их не проймешь. Раз за разом дан Збежич задавал мне одни и те же вопросы, а я молчала, не в силах объяснить, что видела. А перо и бумагу мне не давали, считали, что притворяюсь, от наказания уйти пытаюсь. «Запирательство вам не поможет, леди Элиния, – равнодушно глядя мне в глаза, цедил главный дознаватель. – Молчите? Не хотите говорить?

Что ж, тогда я скажу. Вы знали, что ваша маменька, леди Илария Скерци, одолжила у дана Креждена четыре тысячи стависов? Нет? А вот я думаю, что знали. Как знали и то, что вернуть она должна была их еще три месяца назад. Только вот отдавать ей было нечего, о чем вы так же прекрасно осведомлены». Он не отрывал от меня своего стылого взгляда, а у меня по спине холодный пот лился. И руки дрожали. Все так и было. Не осталось у нас денег, все, что за особняк выручили, в оплату оставшихся после папенькиной смерти долгов ушло, а тут лорд Эливан объявился, карточные расписки предъявил, деньги вернуть потребовал. «Вот видите, леди Элиния, вы не отрицаете, что знали о бедственном положении вашей семьи, – в глазах дознавателя появился холодный блеск. – Как знали и о том, что дан Крежден собирается взыскать долг в самое ближайшее время. А потому и убили его. И теперь молчите, не желая признаваться в содеянном». Упертый баран! Ему было плевать, кого в преступлении обвинить, лишь бы перед Советом отчитаться, что убийца уважаемого ростовщика найден! И как я ни пыталась отрицательно мотать головой и знаками объяснять, что произошло на самом деле, дан Збежич не желал меня понимать. Он молча писал что-то в маленькой книжечке, с которой приходил на допросы, и не обращал внимания ни на мои отчаянные попытки доказать свою непричастность к преступлению, ни на умоляющие взгляды, ни на просьбы матушки. Вот так и оказалось, что всю вину за произошедшее возложили на меня. И если бы не Паница, которая сумела подкупить стражников и устроить мой побег, меня давно бы уже в живых не было.

«Забудь о том, кто ты, девочка, – глядя на меня своими удивительными бесцветными глазами, говорила наставница. – Забудь, чему тебя учили. Думай, как простолюдинка. Веди себя, как простолюдинка. Живи, как простолюдинка. Нет больше Элинии Скерци, есть простая девушка Илинка, осиротевшая в младенчестве дочь кузнеца. Затаись, пережди беду. Я найду способ тебе помочь, но мне нужно время, пока не знаю, сколько именно. Прости меня, девочка, – вытирая мои слезы, шептала она. – Всему я тебя научила, а от злобы людской не уберегла, – наставница помолчала и уже другим тоном сказала: – Завтра в Алмазный край обоз отправится, есть у меня там знакомый, поможет тебе в замке тамошнего лорда устроиться. Сам Крон в Белвиле не бывает, так что опасаться нечего, главное, веди себя тихо, никуда не лезь, ни с кем не сближайся и жди. Я тебя обязательно извещу, когда придет пора вернуться».

Первый год я ещё верила, что так и будет, что найдет наставница доказательства моей невиновности. А потом… Веры этой все меньше с каждым днем оставалось, а жизнь своим чередом шла, только успевай поворачиваться…

Я вытерла повлажневшие глаза и посмотрела на арна. Отблески света падали на его лицо, и оно казалось таким красивым… И мне так захотелось его коснуться! Трудно было удержаться от искушения. Протянув руку, дотронулась до щеки, провела пальцами по отросшей за день щетине, обвела контур губ…

– Валдер, ты что, не понимаешь, с кем разговариваешь? – послышался из-за двери визгливый голос.

Салта. Принесла же нелегкая!

– Ну-ка, отопри дверь!

– Дана Салта, не положено, – смущенно пробубнил охранник.

– Я тебе покажу, не положено! – наступала на него старшая. – Открывай, кому говорят!

В коридоре послышалась какая-то возня, а потом дверь распахнулась, и на пороге появилась домоправительница. Волосы ее растрепались, щеки раскраснелись, глазки злобные по сторонам бегали.

Я поднялась и встала так, чтобы загородить собой лежащего на кровати арна.

– А ты чего это здесь? – спросила Салта, силясь разглядеть лежащего за моей спиной графа. Она дернулась в одну сторону, потом – в другую, но моя широкая юбка закрывала ей весь обзор.

– За милордом ухаживаешь? – увидев стоящую на прикроватном столике плошку с водой, спросила старшая. – И как он? В себя не приходил?

В ее голосе послышалось жадное любопытство.

Я помотала головой.

– Что, даже глаз не открывал? – не отставала Салта.

Она подошла ближе, бесцеремонно отодвинула меня и уставилась на лорда Штефана таким взглядом, что мне снова захотелось его собой заслонить.

– Чего вылупилась? – повернулась ко мне Салта. – Говорю, и глаз не открывал? Выходит, Кранц правду говорил, что совсем худо милорду-то, – увидев на моем лице ответ, задумчиво сказала домоправительница.

И почему-то мне показалось, что ее это не сильно печалит.

– Дана Салта, вы бы вышли, – робко позвал от двери второй стражник, Урас. – А то, не ровен час, дан управляющий вернется.