Служанка
Шрифт:
– Значит, ты слышала, как двое неизвестных разговаривали под дверью кабинета? – переспросил он, не отводя взгляда от прозрачных, быстрых, как вода в Затонке, глаз.
А на душе темно. Тягостно. И муть со дна поднимается, не дает вздохнуть. И видение влажных губ, что смыкаются на горячей плоти, жаром опаляет, наизнанку выворачивает, заставляет чувствовать себя слабым.
Зверь пробился ближе, вылез наружу когтями, потянулся к запаху нежному, девичьему. Не было у девчонки никого. Не знала она мужчину, в чистоте жила, цвет свой сохранила. Интересно, почему?
Штефан
Вот и сейчас ему что-то объяснить пытается, руками своими в воздухе водит.
Он подошел к столу и взял перо.
– Пиши, – протянул его девчонке.
Как же ее зовут? Имя такое странное. Интересно, откуда она в его замке взялась?
– Местная? – спросил он, наблюдая за появляющимися на бумаге словами.
Служанка на миг замерла и отрицательно качнула головой.
– Откуда?
Почему-то это казалось ему важным. Гораздо важнее, чем забота о собственной безопасности.
– Мардис? – вчитался в круглый, похожий на ученический почерк. – А лет тебе сколько? Восемнадцать?
А так и не скажешь. Он бы больше шестнадцати не дал. Уж больно миниатюрная, хотя все, что полагается иметь женщине, наличествует. Это он ещё тогда, под штопаной рубахой разглядел, а уж теперь, когда девчонка в новой форме, красиво облегающей грудь и бедра, только слепой их не заметит. А он не слепой.
Штефан усмехнулся. Плохо на него мирная жизнь влияет. Раньше на баб особо не засматривался, брал свое и забывал, а тут нашло что-то, будто наваждение какое. А может, оно и есть? И не просто так эта девка перед ним руками своими водит?
Зверь снова пробился к коже, злобно скаля клыки. Девчонка, словно почувствовав, подняла взгляд и уставилась прямо в глаза, из которых тот выглядывал-присматривался. Зрачки ее расширились, она прерывисто вздохнула, но не отступила. Ему даже показалось, что наоборот, к нему потянулась. Но не с похотью, нет. Животное начало он всегда за несколько эров чуял, а тут другое что-то. Разобраться бы, что, да времени нет. Со всех сторон обложили, чувствует он, как кольцо сужается, а из верных людей только Бранко рядом. Вся надежда на него, да на амулет родовой, старинный, от прадеда доставшийся. И все равно, маетно. Скорее бы уже парни до Стобарда добрались...
Он раздумывал, а сам смотрел на служанку. Зацепила она его чем-то, заинтересовала. И ведь не поймешь, чем. То ли глазами чистыми, то ли сутью женской, что из них выглядывает, то ли своей непохожестью на остальных обитателей Белвиля. Среди крупных и рослых стобардских баб, эта казалась экзотическим цветком, выросшим на раскисшей грязи затерявшегося в Алмазных горах замка.
Зверь рассерженно заворочался внутри. Не принимает. Опасается. Помнит, чем его последнее увлечение закончилось. Не хочет привязываться.
Девчонка ткнула рукой в сторону стола. Бумага. Что-то она там написала.
Штефан наклонился, вглядываясь в ровные строчки.
– Почему сразу ко мне
Та неловко прикусила губу и кивнула, не сводя с него настороженного взгляда. А глазищи так и сверкают! До души достают.
– Значит, я тебя поблагодарить должен?
А зверь не верит в такое благородство. И ум уже варианты просчитывает. Слишком подозрительная девчонка. И на обычную простолюдинку не похожа. Сейчас, когда одета не в рванину, это особенно в глаза бросается. И дух у нее такой… вольный. Свободный. Чувствуется, что не под гнетом выросла. Мардис… Как она из приморского города в Алмазных горах очутилась? Не самый ближний путь.
– Родители живы? – спросил он.
В ответ – небольшая заминка, а следом отрицательный взмах ладони.
– Как оказалась в Белвиле?
Ага. А глазки-то потемнели. И прозрачность из них исчезла, непроницаемыми сделались, как зеркало. И губы плотно сжались, словно девчонка боится слово лишнее ненароком обронить. Выходит, не всегда немая была?
Из-под пера побежали-поскакали торопливые буквы.
«Работу искала», – прочитал он.
– Далеко же от дома ты ее нашла, – усмехнулся он, а зверь шептал: «не верь, обманет!».
Служанка развела руками и подняла взгляд вверх, словно бы говоря: – «На все воля Создательницы». А у него так и свербело внутри недоверчивое, ворочалось то тяжелое, что в душу влезло, едва в Белвиле оказался. И зверь злился. Злился и не верил. «Все бабы лгут, – непримиримо рычал он. – Никому веры нет, любая обмануть может».
Штефан подошел к столу, взял графин и вылил в стакан оставшиеся на дне несколько капель вина. А потом достал из дедовой шкатулки саретус – камень, определяющий яды, – и опустил его внутрь. Серый невзрачный кусок породы мгновенно засиял ярким алым светом.
Штефан нахмурился. Все-таки успели яд сыпануть.
– Сможешь голоса узнать? – посмотрел он на служанку.
Та задумалась, а потом неуверенно кивнула.
– Будешь за обедом прислуживать и к гостям присматриваться. Как услышишь злодеев – дашь знать.
Девчонка подняла на него взгляд. В прозрачной синеве застыл вопрос.
– Глазами укажешь, я пойму, – пояснил Штефан. – Иди пока. Передай дворецкому, что бы обед через полчаса в Большой столовой накрыли.
***
Илинка
– Ваше сиятельство, позвольте мне от лица всего населения Стобарда выразить нашу радость от возвращения истинного господара, – голос наместника звучал так сладко, что хотелось чего-нибудь выпить, чтобы избавиться от ощущения попавшего в горло липкого сиропа. – Целых двадцать лет мы были сиротами, пока наконец наш любимый отец и благодетель не вернулся на родину, – вещал лорд Драговец, и на его полном, похожем на ноздреватый блин лице сияла неискренняя улыбка. – Ах, как же долго нам пришлось ждать этого события! Но вот оно свершилось, и мы верим, что теперь нас всех ожидают прекрасные времена, а наш любимый край снова обретет свою былую славу.