Служанка
Шрифт:
– Отведи дану наверх, – велел гостинник.
Он сунул ньер в карман и изобразил подобие улыбки, обнажив остатки кривых зубов.
– В комнату, где Гашка померла? – переспросила Ратка.
– В нее.
– Так там еще тюфяк не поменяли, – буркнула девчонка и перекинула на плечо тонкую длинную косицу, кончик которой был похож на унылый крысиный хвост.
– Вот и поменяй, чего глазами лупаешь? У-у, бездельница!
Гостинник замахнулся на служанку грязной тряпкой, и это так напомнило Салту, что мне не по себе стало. – Отродье сварново, – ругнулся мужик и повернулся ко мне. –
Гостинник недовольно насупился.
– Чего встала? – вызверился он на девчонку. – Веди давай!
Мужик добавил пару крепких словечек и отвернулся, мигом потеряв ко мне всякий интерес.
– Идемте, что ли, – буркнула служанка.
Она, не оглядываясь, поплелась к лестнице, и я, подхватив заляпанный грязью плащ, отправилась за ней. Жалкий хвостик косы бился у меня перед глазами, мелькая меж худых, обтянутых застиранным платьем лопаток. Когда-то платье было ярким, васильковым, нарядным, а сейчас от него осталась лишь тусклая нелепая тряпка. Вот и в жизни так. Все, что поначалу ярким и живым кажется, потом вот в такую застиранную тряпку превращается.
Комната, в которую меня привела служанка, оказалась крошечной каморкой. В ней помещались только узкая кровать, прибитый к стене обломок доски, заменяющий стол, таз для умывания да кувшин с водой.
– Устраивайтесь, – пробормотала девчонка. – Я сейчас тюфяк поменяю. Гашка уже пять дней, как померла, а постель осталась.
Она ухватила с кровати жидкий, набитый соломой матрас, покосилась на меня недобрым темным глазом и вышла, а я развязала плащ, расправила его на досках кровати и, достав из котомки небольшой лоскут, попыталась отчистить грязные пятна.
– Вот, держите.
Служанка вернулась с хиленьким матрасиком. Мне даже показалось, что он тот же самый.
– Новый, – поняла мои сомнения Ратка и посмотрела на меня с намеком.
Я только головой покачала. Теперь понятно, для чего она это представление устроила и покойницу так настойчиво упоминала.
Порывшись в кармане, я выудила полньера и протянула служанке.
– Благодарствуйте, – поклонилась та, и лицо ее изменилось. Все недовольство исчезло, глаза заблестели, и даже кончик длинной тонкой косы больше не казался унылым. – А хотите, я вам горячей воды принесу?
Видно было, что служанка рада полученной мелкой монетке и не знает, как ещё услужить.
– Я быстро! – не дожидаясь моего ответа, Ратка сорвалась с места и уже спустя несколько минут вернулась с большой глиняной кружкой, над которой поднимался ароматный пар.
– Я вам липового отвару принесла, – доложила она. – Это лучше, чем простой кипяток.
Я благодарно кивнула. Конечно, горячий чай вряд ли растопит тот лед, что в душе намерз, но хоть тело согреет.
Достав из котомки два пирожка со сливами, что Богдана дала мне с собой, я оставила один себе, а второй предложила Ратке. Та замялась, но отказываться не стала. Шустро ухватила сдобу и тут же откусила от нее большой кусок.
– Вкусно, – с набитым ртом пробормотала служанка и, прожевав, добавила: – Правильно
Я почувствовала, как внутри все оборвалось. Это что же я, в самое логово имперцев угодила?
– Они весь второй этаж сняли, который день уже задарма пьют-едят, – уписывая пирожок, рассказывала Ратка. – Хозяин ругается, а сделать ничего не может. Они говорят, что граф за все заплатит, да разве ж к нему за платой пойдешь? Ну, как зверь евонный на куски порвет?
Темные глаза заблестели.
– Говорят, в замке-то такие ужасы творятся! Девок он, которые пригожие были, до крови подрал. Управляющего прямо на глазах у слуг надвое разорвал, а домоправительницу свою и дворецкого в тюрьму отправил. Я сама видела, как дознаватели их в клети железной везли. А Блаждена сказывала, что самый страх в полнолуние начнется. Арн перекинется и пойдет по Стобарду гулять, девок невинных портить. А потом, как натешится, так и убьет всех.
Я смотрела на Ратку, на ее бледное худое лицо и вдохновенно горящие глаза, и думала о том, откуда все эти слухи берутся. Арна никто и не видел толком, а небылицы про него уже по всему Стобарду расползлись. Или они потому и расползлись, что хозяина Стобарда не видел никто?
– Ратка! – раздался снизу громоподобный рык гостинника. – Ты куда опять запропастилась? А ну иди сюда, лишманка!
– Опомнился, – скривилась девчонка и запихнула в рот остатки пирожка. – Опять полночи лютовать будет, что имперцы всю сливовицу выдули.
Она осторожно приоткрыла дверь, высунула нос, огляделась и повернулась ко мне.
– Пойду, – как старой знакомой кивнула девчонка. – Ежели что понадобится – вон над кроватью веревка. Дернете – я и прибегу.
Она улыбнулась, показав крепкие белые зубы, и выскользнула из комнаты.
Поднялась я задолго до рассвета. Ночью на втором этаже шумели, дознаватели упились, во все горло имперские гимны распевали, потом драку устроили, и поспать мне так и не удалось. Хотя, я бы и так не уснула. Стоило только глаза закрыть, как тут же мысли всякие нападали, воспоминания. Ревность мучила, что змеей холодной в сердце свернулась. И тоска… Тоска по арну душу глодала. Понимала я все: и что не нужна я ему, и что другой меня с легкостью заменил, и что и не помнит уже. А перед глазами все вирош стоял, с узорами переплетенными, и назад меня звал, тянул, нитями опутывал и не отпускал. А разум и причину удобную подбрасывал – пропадет без меня арн, убьют его, изничтожат.
«Ничего, не пропадет, – зло обрывала я своего невидимого собеседника. – О нем теперь есть кому позаботиться». Мысли о приезжей крале были такими горькими, что у меня аж зубы сводило и кричать хотелось. Жаль, что я не могла этого сделать. Так бы выплеснула из себя все обиды, глядишь, и полегчало бы…
Наскоро умывшись, проглотила кусок булки, запила ее оставшимся липовым отваром и, прихватив котомку, тихонько выскользнула из комнаты. В доме стояла сонная предутренняя тишина. Лишь из-за дверей, мимо которых я проходила, доносились бессвязные пьяные бормотания и заливистый храп дознавателей. Принесла же их нелегкая.