Служба - дни и ночи

Чергинец Николай Иванович

Двое молоденьких милиционеров сидели на деревянной скамье и играли в шашки. Сегодня у строителей выходной день, и поэтому выход из бытовки нежелателен. Ляхов только что проверил радиосвязь с машиной, которая стояла на другой улице. Там находился Гласов. Его тоже присоединили к группе Ляхова на случай, если Саидов приедет на автомашине. Но пока Саидов не появлялся.

Ляхов, устроившись у окна, продолжал наблюдение. Около калитки остановился мужчина. Ляхов не видел, как этот человек подошел к дому. Он будто из-под земли вырос. Мужчина начал медленно прохаживаться возле дома. «Наверняка «старик», — мелькнуло в голове. — Мельников обычно ходит на работу к семи часам. Значит, «старик»

решил дождаться его на улице. Это к лучшему, наши успеют».

Постепенно светало. Уже появились на улице редкие прохожие. «Старик» продолжал прохаживаться вдоль улицы. Седьмой час. Из калитки вышла женщина и направилась в противоположную сторону от мужчины. Это почему-то насторожило мужчину, потому что он остановился, долго смотрел ей вслед, а затем резко повернулся и быстрыми шагами направился за угол.

Ляхов передал необходимую информацию группе Гласова, и он со своими товарищами «принял» «старика» — тот уже ни на минуту не оставался без внимания работников милиции.

Как хотелось Ляхову подойти к нему и сказать: «Хватит! Скажи, кто ты!» — но этого делать нельзя. За него нужно было держаться цепко, ведь даже фамилии его пока никто не знал...

А «старик» чувствовал себя в Минске как дома. Работники милиции еле успевали устанавливать лиц, с которыми он встречался. Никого из его знакомых тоже пока не трогали.

Посетил он и дом Сидоренко. Не знали работники милиции, что там разыгралась целая трагедия. Абдураимов, придя к Нюрке, отправил ее в магазин, а сам пошел в сарай проверить тайник. Ключ находился на обычном месте, вошел в сарай, спустился в погреб, привычным движением сунул руку под бревно, а там... пусто. Еще не осознавая, что случилось, он продолжал лихорадочно шарить рукой по пустому тайнику, а рот уже перекосило от желания закричать. Быстро вытащил бревно, и унылая картина пустого тайника сразила Абдураимова. Он без сил со стоном опустился на ступеньку лестницы. Мозг пронзила одна мысль: «Кто? Кто это сделал? Кто украл все то, что составляло смысл всей моей жизни?!»

Абдураимов с трудом вылез из погреба, обшарил все углы сарая, но безрезультатно. Тогда он бросился в дом. Хозяйка уже пришла из магазина и накрывала на стол. Увидев Абдураимова, она испугалась:

— Что с тобой, на тебе лица нет?

Абдураимов, буравя Нюрку налитыми кровью и от этого казавшимися бешеными глазами, медленно приближался к ней:

— Кто забрал мой ящик?

— Какой ящик, Ахмед? Что ты такое говоришь?

— Какой ящик, спрашиваешь? — Неожиданно он схватил старуху за горло. — Мой ящик, который я прятал у тебя в погребе. Говори, стерва, где он?!

Нюрка только успела прохрипеть:

— Я ничего не знаю, Ахмед, — и, потеряв сознание, бессильно повисла на его руках.

Он опустил ее на пол и начал осматривать квартиру. Ящика нигде не было, и вдруг он вспомним Мхитаряна: «Его работа! Вот почему он так неожиданно смылся и носа не показывает. Но как он узнал, где тайник? Подсмотрел, гад, не иначе!»

Постепенно он заставил себя думать спокойнее. Решил, что надо забрать у Нюрки деньги, которые он заплатил за завещание, а потом немедленно ехать к Арону, предупредить его, иначе Мхитарян может забрать у того деньги, которые должны привезти из Каунаса. Его мысли снова возвратились к Нюрке. Она лежала на полу и казалась безжизненной. Абдураимов наклонился над ней и дотронулся до руки — пульс бился нормально. Какая трудная задача стоит перед ним: надо забрать у Нюрки деньги. Он был уверен, что та так просто их не отдаст, нужно придумать что-то такое, от чего Нюрка дрогнет и возвратит деньги. И он придумал. Одним махом сбросил со стола

выпивку и еду, поднял хозяйку и положил ее на стол. Схватил нож, валявшийся на полу, и срезал висевшую у печи длинную веревку, которую хозяйка протянула для сушки белья. Этой веревкой он крепко привязал Нюрку к столу и начал обыск в квартире. Выбросил из шкафа все вещи, перетряхнул кровати, но денег не было. Вдруг он услышал Нюркин голос:

— Господи, что это со мной?

Абдураимов подошел к ней. Старуха увидела у него в руках нож и закричала:

— Караул, на помощь!

— Тихо ты, ведьма! — закрыл ей рукой рот Абдураимов. — Еще раз пикнешь, ножом по горлу! Молчи, стерва, слушай и отвечай на вопросы. Тот, с кем я приходил к тебе, был здесь?

— Нет, без тебя его не было, да и зачем я ему?

— Кто тогда взял мой ящик?

— Какой ящик, что ты, Ахмед, мелешь? Где был твой ящик?

— У тебя в сарае, в погребе.

— В погребе?

Глядя на изумленное лицо старухи, Абдураимов понял, что она действительно ничего не знает о тайнике. И он отбросил нож в сторону:

— Ладно, давай поговорим о другом. Я передумал и решил деньги, которые я заплатил за завещание тебе, забрать обратно. На, — и он сунул Нюрке в лицо завещание, — твою бумагу, отдай мои деньги.

— Какие деньги? Я уже их отдала родственникам, вот тебе крест... — и Нюрка попыталась пошевелить связанными руками. — Да развяжи ты меня, ирод, сил моих нет так лежать, слышишь, антихрист, развяжи меня!

Но Абдураимов, казалось, даже не слушал ее. Он улыбнулся какой-то дикой, таинственной улыбкой и тихим, слащавым голосом сказал:

— Я так и предполагал, что ты захочешь меня оставить в дураках. Но я тебе не лопух, которого в лапти можно обуть. Я тебя, сука старая, по кускам резать буду, но заставлю вернуть мои честно заработанные вот этими, падла, руками деньги! — и руки Абдураимова снова сцепились на горле хозяйки.

Лицо Нюрки налилось кровью, и она захрипела:

— Что ты делаешь, ирод? Задушишь! Пусти!..

Абдураимов отпустил ее и с еле скрываемой яростью сказал:

— Нюрка, не толкай меня на грех, убью же, задушу. По-хорошему говорю, отдай мои деньги, забери свою бумагу.

— Ахмед, ты послушай меня, только не хватай меня за горло, я тебе все объясню. Поверь, приехали ко мне мои родственники, я им и отдала деньги на сохранение.

— Родственники, говоришь? Хорошо, назови их адрес, фамилию, поедешь вместе со мной.

Хозяйка назвала их фамилию, адрес.

Абдураимов видел по глазам: врет старуха, а адрес он у нее спросил, чтобы еще убедительнее звучали его слова. «Но как же ее заставить отдать мои деньги?» — думал он. И вдруг его взгляд остановился на электрическом утюге, который стоял на стуле. Абдураимов, злорадно улыбнувшись, взял утюг и включил его в розетку. Пока утюг нагревался, он вышел в коридор и закрыл входную дверь на засов. Затем возвратился в комнату, плюнул на палец и притронулся к утюгу, тот зашипел. Отключил утюг, взял в руку. Держа его перед собой и улыбаясь какой-то неестественной, дикой улыбкой, начал приближаться к столу, где лежала Сидоренко.

Та испуганно следила за ним глазами:

— Что ты хочешь делать, Ахмед?

— Я буду гладить тебя этим горячим утюгом, вот посмотри, — и он сунул палец себе в рот, намочил слюной, притронулся к утюгу. — Какой горячий утюг! Сейчас он пройдет по твоему тощему животу, — Абдураимов поставил утюг прямо на живот хозяйки, та сразу же попыталась сбросить его, но даже не смогла пошевелиться. И тогда она закричала от дикой боли.

Ахмед снял утюг, удовлетворенно произнес:

— Вот видишь, как больно. А ведь утюг тебе даже одежду не прожег.