Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена
Шрифт:
Погода меж тем не то чтобы вовсе испортилась, но облачка потихоньку затягивали небо. Вот тебе и ожидание чуда! Почему, интересно, стоит поверить в возможность чего-то лучшего, как тут же напомнят о том, что все хорошее в жизни, как видно, прошло настолько давно и безвозвратно, что глупо надеяться на повторение.
Марточка затеяла игру в догонялки. Мишенька, Анечка и Мари вовсю носились меж деревьев, бессовестно подыгрывая девочке. Было трудно разобраться, кто кого догоняет. Остальные от души забавлялись, наблюдая за ними.
Как ни банально, я почувствовала себя лишней
Я потихоньку побрела по едва заметной тропинке в сторону от дороги. Невеселые мысли вяло брели вслед за мной. Почему, интересно, ни Анна Федоровна (которая, кстати, гораздо старше меня), ни Козлов со своим ревматизмом, ни даже зануда Снегов не ощущают себя, в отличие от меня, такими безнадежно бессмысленными и искусственными, как кофейный напиток?
Что ни говори, даже будучи сильной женщиной, тяжело сознавать, что никому, никому нет до тебя дела. Куда ни глянь — пустота, пустота вокруг… Никого. Вся жизнь — одна работа — и ничего больше. А что работа? Что коллектив? С этими людьми я провела два года, плечом к плечу, день за днем. А дни-то были разные, ох, какие трудные и тревожные дни чередой шли в первый, беспросветный год! Из какой дыры вытянули мы это чертово агентство, как колотились! Как праздновали первые робкие успехи, а потом все более прочные достижения! В какие только ситуации не попадали, видели друг друга со всех, казалось бы, сторон. Разве все это не должно было нас сроднить? И что же? А ничего. Ни-че-го. Вокруг меня милые, приятные, но чужие люди. Абсолютно чужие. Вот оступлюсь сейчас, попаду в бочажину какую-нибудь — отряд, небось, и не заметит потери бойца. Да уж, хорошо я дело наладила! И жизнь свою тоже отменно построила, нечего сказать!
Нет, а правда интересно: заметит кто-нибудь мое отсутствие? И если да, то когда? Сдается мне, я теперь до конца жизни могу брести и брести по этой тропке, брести и…
Стоп! Тропка? Я огляделась: место было совсем незнакомое. То есть это, конечно, нормально, оно и не могло быть знакомым, я же здесь раньше никогда не была. Гораздо хуже, что тропка, похоже, закончилась давным-давно, и я понятия не имела, в какой стороне не только автобус, но и дорога.
Стало не по себе. Все сомнения, только что так горько терзавшие душу, вмиг показались надуманными и смешными. Нет, ну на самом-то деле они же будут меня искать? Ну хоть для галочки? Должен же кто-то вспомнить, что был у них директор!
«Да! — вдруг зазвенел внутри меня истеричный голосок. — Был директор и нет директора! Нет директора, нет проблемы!»
Прекратить! Подберите сопли, товарищ Кулагина! Вы ведь взрослый человек, в конце-то концов!
Взяв себя в руки, я выпрямилась, отрывая взгляд от хрупкой коричневой листвы под ногами, подняла голову и чуть не подпрыгнула. Прямо передо мной, неуместно реальный на фоне чахлых сосенок и осинок, стоял Снегов.
Стоял, не сводя с меня тяжелого взгляда, неотвратимый, как ангел смерти. И на лице его бушевала такая гамма чувств, что мне снова стало страшно.
Снегов
— Что вы себе позволяете, Снегов?! Вы что, следите за мной, что ли? Или я уже не имею права шагу ступить, чтобы за мной кто-нибудь не крался? У вас, может, собственной жизни нет, что вы в чужую вмешиваетесь так беспардонно? Почему человек не может хоть недолго ото всех вас отдохнуть? В конце-то концов… Да я… Вы… Что вы себе позволяете?..
Тут я осознала, что повторяюсь, и замолчала. Снегов тоже безмолвствовал, видимо, ожидая продолжения. Подождав с минуту, устало спросил:
— Все?
Взгляд его был полон такой терпеливой укоризны, что вместо запланированной порции упреков я неожиданно для себя издала долгий нечленораздельный всхлип и сама не заметила, как оказалась уткнувшейся лицом в необъятный свитер своего заместителя — куда-то между плечом и подмышкой.
Говорят, что многие мужчины не знают, как вести себя с плачущей женщиной. Снегов, по-видимому, знал. Ни слова не говоря, он, чуть приобняв, погладил меня по голове, потом осторожно взял под локоть и повел к автобусу.
Когда он наконец заговорил, голос его был ровным и благожелательным. Этим-то голосом Снегов и сообщил мне, что сейчас все, за исключением Анны Федоровны и Ясенева (она при ребенке, он — при автобусе), плутают по болоту, разыскивая блудного директора. Почему? Потому что он, Снегов, пересчитав наличный состав по головам, обнаружил отсутствие одной из них, судя по дальнейшим событиям, самой хитроумной.
— Так что все ваши разоблачения разделите на семь. И подумайте о людях, которые еще не знают, что вы живы, целы и здоровы… — Тон моего собеседника становился все более резким. — Что вам просто захотелось пройтись… Невзирая на то, что вы — руководитель. Что вы, в конце концов, взрослый человек! К тому же при исполнении.
После всех глупостей, измышленных мной в течение последнего получаса, нарисованная Снеговым картина вызвала у меня резкую вспышку недовольства собой — настолько болезненного, что я автоматически огрызнулась:
— И вовсе не при исполнении! Во-первых, сейчас выходные. А во-вторых, это не я — это вы, между прочим, организовали нашу поездку, и вы же затеяли ту «зарницу» на болотах, которую пытаетесь поставить мне в упрек. И не я, а вы отвечаете за происходящее.
— Именно! Поэтому я и сам как лось носился по лесу, разыскивая вас, и людей гонял. К слову, думать об окружающих можно не только по долгу службы. Или как частное лицо вы о людях вообще не думаете?
— Отчего же, думаю!.. В том-то и дело… Но это едва ли вас касается.
Договорив, я почувствовала себя абсолютно выдохшейся. Поэтому не нашла в себе сил сопротивляться, когда Снегов вдруг с любопытством уточнил:
— Простите, я, кажется, недопонял. Что значит «в том-то и дело»?
Я вздохнула:
— Вы тут напомнили мне о возрасте… Так вот, на протяжении всей своей долгой жизни я ни разу не имела повода усомниться в следующем: нет в этом мире сволочи, которая бы обо мне испереживалась.