Служение Отчизне
Шрифт:
Сел. Хожу довольный, но молчу. Следующий полет прошел еще лучше. Напряжение почти не чувствовалось, что очень важно в любом деле.
В течение двух дней я вылетал несколько раз, прежде чем командиры эскадрилий стали готовы к началу полетов. На показных полетах все летчики на земле смотрели, как их командиры обучаются выводу из штопора.
Каждому я дал по одному провозному полету. С удовлетворением отметил, что все они выполнены правильно. Затем командиры эскадрилий поделились своими впечатлениями.
— На следующий день мы будем выполнять по три витка, смотрите внимательнее и считайте, потом скажете, на сколько витков будет запаздывать самолет.
— Ясно, — ответили они.
Выполнили еще три полета — самое большее самолет запоздал однажды на полтора витка. Я спросил летчиков:
— Будут ли еще вопросы?
— Все ясно, — сказал кто-то. — А как поведет себя боевой самолет?
Вот оно. Я ждал этого. Не только командира полка мучил этот вопрос. Я понял: медлить нельзя.
— Думаю, что не хуже, — ответил я и спросил, повернувшись к Эдельштейну: — Мой самолет готов?
— Готов, товарищ командир, — четко доложил он.
— Сейчас вы убедитесь в этом, — добавил я, — смотрите, — и пошел к самолету.
После взлета я выполнил несколько фигур сложного пилотажа у земли. Затем, набрав высоту, показал по три витка штопора в каждую сторону. Самолет выходил с запозданием не более одного витка. После выхода из последнего штопора мне сообщили: командир дивизии на аэродроме.
Федор Никитич был необычно речист. Он не преминул язвительно отметить, какой я «хороший» методист, и спросил, кто разрешил делать такие недозволенные приемы. Что я мог ответить? Если говорить об инструкции, то он был прав. По существу — нет. Досталось мне от командира, но зато в глазах летчиков загорелись огоньки уверенности. У них не было больше сомнений, все хотели больше летать, чтобы быстрее овладеть самолетом. Доброе настроение летчиков передалось мне, несмотря на взбучку, которую учинил мой шеф. Я решил полнее использовать порыв летчиков и летать больше, но назавтра получил доклад: горючего на один день, и больше в этом месяце не ожидается. Еще забота, да какая…
Шло массовое переучивание на реактивные самолеты, они пожирали горючего в несколько раз больше, чем поршневые. Страна не могла в короткий срок после войны дать нам столько топлива. Правдами и неправдами мы иногда доставали сотню, другую тонн, но это была капля в море. В поисках топлива я обходил всех: командира дивизии, начальника тыла авиации округа и даже, пользуясь добрым ко мне расположением, добрался до командующего. Он нам всегда помогал и на прощание обычно говорил: «Если что нужно, звоните».
И вот однажды, перейдя грани приличия, я разбудил его в пять часов утра. Командующий разрешил выдать нам горючее из своего резерва. Но через
Как ни было тяжело с горючим, мы смогли на две недели раньше срока переучиться на реактивные самолеты и подготовиться к боевым действиям днем в простых и сложных метеоусловиях. Стали осваивать полеты ночью. Командир дивизии поздравил нас, когда мы подводили итоги за месяц, и сообщил:
— Командующий переводит тебя, — впервые перешел он на «ты».
— Куда, — невольно вырвалось у меня.
— К соседу.
— Я не пойду.
— Как не пойдешь? Забыл разве, что в армии нет слов: «Не пойду»…
«Все верно, — подумал я, — два слова, и все стало на место». Больше об этом мы не говорили, а утром мне сообщили: подписан приказ, и через неделю я должен убыть к новому месту службы.
…Расставание с полком было тяжелым. Стою перед строем, молчу… Выручил начальник штаба, сказавший несколько слов. Наконец я обрел дар речи:
— Спасибо вам за службу, за все доброе, что вы сделали для полка, за ту большую помощь, которую вы оказали мне лично как командиру. Благодаря вам иду на повышение, хотя, честно говоря, не хочу оставлять полк. — И тут на глаза навернулась скупая солдатская слеза, да и не только у меня одного…
Вскоре я был в городе, где размещался штаб дивизии.
По новой должности круг обязанностей несколько сузился, но горизонт расширился. Правда, я всюду совал свой нос, не всем это нравилось, но командир был доволен тем, что новый заместитель в состоянии взять на себя часть его забот.
Дивизия к тому времени осваивала новую реактивную технику в различных метеоусловиях, поэтому я сосредоточил основное усилие на летной подготовке. Полеты, родная воздушная стихия полностью захватили меня, этому способствовало еще и то обстоятельство, что я был свободен от многих хозяйственных забот. Когда основные задачи были решены, командир уехал в отпуск, сложив свои обязанности на мои плечи. Такое высокое доверие ко многому обязывало. Когда уезжал комдив, мне было все ясно, а через день командиры полков поставили передо мной много вопросов.
Выслушав их внимательно, я задал им единственный вопрос:
— Почему с командиром перед его отъездом не решили эти вопросы?
Ответ был прост:
— С ним согласовано и получено «добро».
— Если получено согласие, то зачем мое подтверждение?
— Он сказал, чтобы со Скомороховым уточнить.
— Тогда все ясно. Уточню, решение сообщу, — ответил я. Про себя подумал: «Ловкие ребята, хотели проверить, на что способен «калиф на час». Однако решил посоветоваться с командующим. На просьбу был краткий ответ: