Служитель египетских богов
Шрифт:
Из коридора донеслись шаги, и через секунду Реннет объявил о приходе гостя.
— Я не помешал? — спросил вежливо немец.
— Напротив, — сказала Мадлен, которой наконец удалось взять себя в руки. — Мне в любом случае нужен был повод, чтобы прервать работу. — Она отошла от стола. — Я подумала, что вы, скорее всего, предпочтете переговорить здесь, где мы заодно сможем просмотреть последние переводы. — Взгляд ее обратился к Реннету. — Ликер для гостя, будьте любезны. — Последовал поворот к визитеру. — Не возражаете?
— Ни в коей мере, — ответил Фальке с улыбкой.
«Что он творит!» — ужаснулась Мадлен.
— Реннет, вы еще здесь?
— Как будет угодно мадам, — помедлив, ответил слуга и вышел.
— Он не привык к европейским обычаям, — пояснила Мадлен с деланным хохотком. — Считает, что мне не следует беседовать с вами наедине. — В Европе немало людей разделили бы точку зрения мусульманина, и она это знала, как знал и тот, кто стоял сейчас перед ней.
— Вы не хотите послать за?.. — осторожно поинтересовался гость, но не успел договорить, так как его перебили.
— Нет уж, благодарю вас. Вы достаточно джентльмен, чтобы не выходить за рамки приличия. — Мадлен опять хохотнула. — К тому же это мой дом, и, случись что, мои слуги мигом вас урезонят.
— Не сомневаюсь, — сказал Фальке, подходя ближе. — Что вы сейчас изучаете?
— Рисунки и надписи фриза. Вот копия. — Она сняла с полки лампу и поднесла к столу.
Фигурки в мягких отблесках пламени казались почти живыми. Фальке был очарован.
— Вы разобрались с подписями, мадам? Что в них говорится?
Мадлен покачала головой.
— Не совсем, — честно призналась она. — Возможно, это рассказ о том, как изготовляют папирус. А здесь, судя по всему, показывается, как разделывать дичь. А вот эти рисунки, возможно, имеют какое-то отношение к лечению ран. — Она указала на другую часть свитка. — Вы сами видите: у одного египтянина окровавлена рука, у другого сломана нога, а ниже рука уже забинтована и на ногу наложена шина.
— Отлично, просто превосходно, — произнес Фальке с заинтересованным видом. — Надо же, как любопытно. — Он склонился над свитком и словно бы невзначай коснулся руки Мадлен. Но не сделал попытки ни отстраниться, ни извиниться. — Как вы думаете, вам удастся найти еще что-то подобное?
— Кто знает? — произнесла Мадлен, наслаждаясь его близостью. О, как же давно у нее не было настоящей любовной связи! Почти двадцать лет! Те, кого она посещала в ночных сновидениях, никак не могли сравниться с этим спокойным, уверенным в себе человеком, обладавшим к тому же чарующей, неотразимой улыбкой. Мадлен подавила невольный вздох и вдруг поняла, что от нее ждут ответа. — Стены храма просто усыпаны древними текстами, нам их и в несколько месяцев не разобрать. Впрочем, раскопки должны продлиться еще по крайней мере два года. За этот срок мы, вероятно, обнаружим такие ценности, что никому и не снились. Они, я уверена, всех нас безмерно обогатят.
— Обогатят? — переспросил врач, отстраняясь, и лицо его вдруг помрачнело. — Вот, значит, каковы ваши цели, мадам?
— Да, — резко сказала Мадлен, — но речь идет не о золоте. — Она положила ладонь на эскиз. — Вот ценности, что дороже всякого золота, если нам только удастся проникнуть в их смысл.
Фальке тут же смягчился.
— Понимаю, — кивнул он. — Да. Это ценности. Настоящие ценности, — повторил врач и, оторвав взгляд от фигурок, посмотрел на Мадлен долгим взглядом,
— Я принес ликер, — объявил Реннет, входя в кабинет с небольшим подносом из серебра, на котором рядом с серебряным графинчиком стояла крошечная серебряная рюмочка размером с наперсток. Слуга держал поднос так, словно то, что находилось на нем, вот-вот должно было взорваться.
— Поставьте сюда, — отрывисто повелела Мадлен. — И благодарю вас, Реннет. Понимая, что доброму мусульманину спиртное претит, я не сержусь на заминку.
Реннет чопорно поклонился и поставил поднос на край стола.
— Что-нибудь еще, мадам?
— Пока нет. Я позвоню. — Она жестом отпустила слугу и потянулась к графину. — Месье, вы позволите?
— О, безусловно. А что же вы сами? — поинтересовался Фальке, принимая из ее рук угощение.
— Увы, я не пью, — просто сказала Мадлен.
— Да, помню, — кивнул немец и, подняв рюмочку в знак уважения, сделал глоток. — Превосходно! — В его ярко-синих глазах зажглись огоньки.
— Вот и прекрасно, — едва слышно прошептала Мадлен.
Большие часы в холле звякнули и затихли.
— Мне пора, — сказал Фальке чуть приглушенным голосом, сорвавшимся от волны накатившего чувства.
— Нет, — произнесла Мадлен, кладя руку ему на плечо. — Вы остаетесь.
Очень медленно Эгидиус Максимилиан Фальке отставил в сторону рюмку и взял в ладони ее лицо.
Записка Риды Омат, адресованная Мадлен де Монталье.
«Дочь Ямута Омата, Рида Омат, обращается к Мадлен де Монталье с просьбой доставить ей удовольствие, приняв участие в прогулке на западный берег Нила. Цель прогулки — осмотр древних памятников, после чего запланирован ленч, а по возвращении — дружеский ужин.
Мадемуазель Омат заверяет мадам де Монталье, что предполагаемая прогулка будет совершена с соблюдением всех правил приличия, залогом чему послужит присутствие месье Омата, а также участников экспедиции профессора Бондиле и прочих европейцев, проживающих в настоящее время в Фивах. Если мадам де Монталье сочтет нужным, она может взять с собой свою горничную или коптского монаха, проживающего в ее доме, или избрать себе в спутники любое другое лицо.
Прогулка намечена на среду следующей недели. Рида Омат просит мадам де Монталье, если это удобно, сообщить имя своего будущего сопровождающего посыльному, который доставит ей данное приглашение с самыми теплыми пожеланиями мадемуазель Омат.
ГЛАВА 2
В тот день из Каира прибыло каботажное судно, на котором Юрсен Гибер привез необходимые припасы. Вечером профессор Бондиле пригласил всех участников экспедиции на борт, чтобы провести приятный вечер в европейском стиле. Единственным египтянином среди присутствовавших был Ямут Омат, явившийся в пышном национальном наряде, расшитом золотыми и серебряными нитями.
— Великолепный пир, — объявил под конец Мерлен де ла Нуа. — Бог знает сколько месяцев я не ел хорошей говядины. А каплун, фаршированный яблоками и изюмом, был настоящим произведением искусства. — Он отсалютовал собравшимся бокалом портвейна, и те последовали его примеру.