Служитель египетских богов
Шрифт:
— Я достаточно крепок, — вскинулся Жан Марк и возмущенно прибавил: — Почему все считают, что мы, европейцы, не переносим жары?
— Потому что в большинстве случаев это действительно так, — откликнулся Бондиле. — Я лично, — он постучал по своей шляпе, — на солнце без этого просто не выхожу. Идите же, не упрямьтесь. Сыщите свой головной убор, а потом приходите ко мне. Я покажу, над чем мы работаем. — Профессор совсем по-приятельски приобнял Жана Марка. — Египет обескураживает новичков. Это весьма непростая земля, но я надеюсь вас с ней примирить. Войдя в курс дела, вы сразу приободритесь.
— О, безусловно, — кивнул благодарно Жан Марк, после чего произнес с виноватыми нотками: — Вы правы насчет шляпы. Наверное, я и впрямь заупрямился.
— Что часто случается с новичками. Попадая в необычную обстановку, мы не желаем расстаться с тем, что нам привычно, — великодушно признал
Жан Марк вежливо рассмеялся, что от него и требовалось.
— Я постараюсь приспособиться к этой стране.
— Вот и хорошо, — одобрил Бондиле. — Борьба не имеет смысла. — Он показал на берег, под которым в воде стояли быки; за ними приглядывали двое худосочных мальчишек. — Даже местные жители кажутся тут чужаками. Нет никого, кто ощущал бы себя здесь абсолютно своим. Иначе и быть не может, ведь все окружающее много старше любого из нас.
— Старше любого из нас, — едва слышно повторил Жан Марк, следуя за профессором и начиная исподволь сомневаться в непогрешимости приведших его сюда побуждений.
Письмо коптского монаха Эрая Гюрзэна, отправленное из Эдфу (Верхний Египет) в Роттердам и адресованное графу де Сен-Жермену.
«Глубокому знатоку величайшего из искусств именем Господа и Святого причастия!
Ваше письмо наконец дошло до меня, но с немалой задержкой. Видимо, ваш посыльный поначалу отправился в Асуан, полагая найти наш монастырь там. На деле же наша обитель вот уже шестнадцать веков ютится возле древних храмов Рамзеса II. Ошибка гонца удлинила ему путь на лишние три недели.
Мы сделали все, о чем вы просили: возложили на могилу Никлоса Аулириоса камень и выбили на нем надпись на греческом языке. Этот камень вы обнаружите прямо у входа в монастырский сад, возле стены. Братия монастыря пусть с неохотой, но согласилась, что Aулириос того достоин, ибо жизнь свою прожил по-христиански и по-христиански же умер, хотя и не был крещен. Он бы остался жив, если бы не кинулся останавливать французских солдат, вознамерившихся уничтожить древние письмена. Большинство монахов одобряют поступок грека, несмотря на то, что древние тексты не несли в себе благости Святого писания. Мы возносим молитвы за упокой его чистой души.
Я получил разрешение совершить путешествие в Фивы. Как только прибуду на место, попытаюсь снестись с упомянутой вами Мадлен де Монталье, интересующейся прошлым Египта. Хотя опыт общения с европейскими женщинами у меня слишком мал, все же мне трудно поверить в наличие у нее такой тяги. Впрочем, до сих пор я не замечал, чтобы вы ошибались в своих суждениях. Если эта женщина одной с вами природы и соразмерна с вами талантами и умом, я не стану в ней сомневаться лишь потому, что она француженка и молода.
Надо сказать, в последнее время европейцы нас навещают все чаще. Их манят памятники египетской старины. Только прошлой зимой остров Филе посетили более тридцати путешественников. Все они восторгались увиденным, хотя вряд ли сумели в нем что-то понять. Поскольку помимо французского я говорю еще и на английском, одна из групп наняла меня в качестве гида. Деньги я отдал монастырю. Думаю, эти добрые люди так и не осознали, что я христианин. Они дружно ахали и щелкали языками, но на деле, помимо собственных немыслимых умозаключений, их ничто не интересовало — ни остров Филе, ни древние египтяне. Полагаю, таких гостей будет все больше и нам с тем придется смириться, но тешу себя надеждой, что ваша Мадлен де Монталье вовсе не такова. Обладая большими знаниями и кругозором, чем я, вы, конечно же, понимаете, что она может многое здесь почерпнуть, если способна отрешиться от обычаев своей страны и заглянуть в сердца чужеземцев. Я с удовольствием окажу ей содействие и тем самым хотя бы частично отблагодарю вас за те знания, которыми вы нашли возможность со мной поделиться. Бог благосклонен к тем, кто наставляет его слуг. Я буду отсылать вам отчеты о том, как продвигаются дела Мадлен де Монталье, и клятвенно обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы отвести от нее любую беду.
Именем Господа,
ГЛАВА 2
Длинные острые тени неслись перед всадниками, которые в первых рассветных лучах скакали к Фивам.
— Остановимся! — закричал Клод Мишель, заметив впереди караван,
Мадлен рассмеялась и перевела лошадь на легкую рысь, позволив Клоду Мишелю с ней поравняться.
— Я ведь предупреждала: возьмите другого скакуна. — Она похлопала свою гнедую по лоснящейся шее. — Хорошая девочка.
— Вы каждое утро совершаете такие прогулки? — спросил Клод Мишель, слегка задыхаясь от скачки. Он знал, что Мадлен ездит верхом, но приглашение на этот утренний моцион получил от нее лишь вчера.
Мадлен призадумалась.
— Стараюсь, хотя не всегда удается. В жару лучше посиживать дома, а рассвет — лучшее время для верховой езды. — Ее кобыла с удовольствием перешла на шаг, потом забеспокоилась и шарахнулась в сторону от головного верблюда.
— Странно, — заметила Мадлен, пропуская мимо себя караван, — но Восток ставит на голову многие наши представления о приличиях. Во Франции мне бы и в голову не пришло называть вас по имени, а здесь обращение «профессор Ивер» звучало бы некорректно.
— Да, — кивнул Клод Мишель. — То, что уместно здесь, может показаться бестактным в Париже, но, думаю, именно этой свободы в общении мне теперь будет там не хватать. — Он наморщил нос. — Господи, как воняют эти верблюды.
— К тому же они плюются, — предупредила Мадлен. — Берегитесь.
— Стараюсь, — откликнулся Клод Мишель и, выждав, когда пройдет караван, спросил: — Вы сейчас к Бондиле или к себе на виллу? Мне кажется, вам бы стоило поучаствовать в сегодняшнем утреннем совещании, хотя я, конечно, могу и ошибаться. — Профессор пробыл в Египте четыре месяца, но не успел утратить ни хорошего расположения духа, ни изысканности в манерах, делавших его столь популярным у студентов Анжу.
— Раз уж я здесь, то можно послушать и Бондиле, хотя наперед все известно. Он, похоже, решительно настроен к концу недели целиком скопировать всю стену. — Мадлен скорчила гримаску. — Я тоже хочу получить копии текстов, но зачем устраивать гонку? Этим надписям тысячи лет. Они вполне подождали бы еще пару недель, уверяю. — Она обвела взглядом пески. — А вы сами туда или вас ждут другие дела?
— Пожалуй, я тоже послушаю Бондиле. — Клод Мишель улыбнулся самой очаровательной из своих улыбок. — Как вы думаете, он прав, полагая, что древние египтяне с помощью противовесов не только орошали поля, но и загружали торговые корабли и подавали воду в свои жилища?
— Почему бы и нет? — отозвалась Мадлен. — Местные жители ведь используют их. — Она поерзала в седле, сожалея, что прогулка заканчивается.
— Но весьма неуклюже. У древних, похоже, было гораздо больше сноровки, чем у теперешних нас, — заметил Клод Мишель. — Взгляните на пирамиды. — Подступала полуденная жара, и его свежее светлое лицо начинало понемногу краснеть. — Кто теперь скажет, как им удалось их построить?
Мадлен слегка улыбнулась.
— Они не были волшебниками, Клод Мишель, они были простыми людьми. Такими же, как мы с вами. Просто они умели с толком использовать то, что имели. И потом, все эти храмы и пирамиды были нужны им больше, чем нам… ну, не знаю… механические плуги или огромные корабли. Они жили и творили ради богов, а не ради чего-то другого. — Она говорила с такой убежденностью, что Клод Мишель обратился в слух. — Мы наделяем древних чудесными свойствами лишь потому, что в отличие от них выбрали другой предмет изучения. В их настенных изображениях нет ни паровых двигателей, ни железных дорог, хотя они бы наверняка сочли эти вещи полезными. Но все свои усилия эта цивилизация направляла на шлифовку умения передвигать непомерные тяжести — и вот результат: сейчас мы любуемся тем, что они сотворили. — Всадники приближались к домам достаточно современного вида, теснившимся вокруг более древних строений Фив. Мадлен с неохотой закрыла шейным платком нижнюю часть лица.
— Но, исходя из ваших суждений, уже без всякого благоговения или восторга, — заключил Клод Мишель с упреком.
— Напротив, — возразила Мадлен, чуть приглушая голос. — Я не перестаю восторгаться тем, что вижу вокруг, именно потому, что не нахожу здесь ничего сверхъестественного. Допустите, что все эти храмы воздвигнуты по мановению волшебной палочки, и спросите себя: чему же тогда удивляться? По большому счету это был бы обычный факирский трюк, достойный лишь вялых аплодисментов. Но сознание того, что простые обыкновенные люди дерзнули сотворить нечто соизмеримое лишь с горами и небесами, поражает по-настоящему, разве не так? — Она улыбнулась, хитро, лукаво, зная, что он не может этого видеть. — Это мое любимое рассуждение. Длинноватое, правда, прошу меня извинить..