Служитель египетских богов
Шрифт:
— Вам не за что извиняться, — ответил Клод Мишель, посылая вперед своего скакуна.
— Не торопитесь. Кажется, Бондиле живет на соседней улице, — прокричала ему вслед Мадлен, пришпоривая кобылу.
— Да. Но мы оставим лошадей во дворе, а ворота выходят в этот проулок. Там нас встретят слуги и дадут животным напиться. — После секундного колебания Клод Мишель произнес: — У него неплохой дом. Бог свидетель, он гораздо лучше, чем тот, в каком поселился я, но, конечно же, с вашей виллой ему не сравниться.
Мадлен рассмеялась.
— Что
— Пожалуй, вы правы, — рассеянно кивнул Клод Мишель, останавливаясь подле высокого глиняного забора. Он протянул руку и качнул висевший у ворот колокольчик. Тот зазвенел — негромко и мелодично.
— К счастью, на мне такая ответственность не лежит, иначе и я подыскала бы себе обиталище где-нибудь ближе. Раскопки порой порождают проблемы, и надо быть рядом, чтобы успеть вовремя их разрешить. — Она намеренно умолчала о том, что приобретенная вилла привлекла ее прежде всего своей удаленностью от места раскопок.
— А что ваш немец-сосед, арендовавший соседнюю виллу? — спросил плохо слушавший ее Клод Мишель и раздраженно привстал в стременах. — Эй, кто-нибудь, открывайте. Это профессор Ивер и мадам Монталье.
— Его зовут Фальке, но мы с ним пока не знакомы. Мне говорили, он врач, — сказала Мадлен и умолкла, ибо ворота открылись и Хассан, старший слуга Бондиле, отошел в сторону, пропуская гостей во двор.
— Доброе утро, Хассан, — поздоровался Клод Мишель, спешиваясь. В ответ на поклон Хассана он еще раз кивнул. — Мы с мадам Монталье прибыли на утренний сбор. Профессор Бондиле готов нас принять?
— Он одевается, — ответил Хассан на французском, вполне сносном для тех нескольких фраз, какие он знал.
— Ну, если так, мы пройдем в гостиную и подождем его там. Больше никто не приехал? — Профессор бросил поводья слуге, а сам шагнул к Мадлен, чтобы помочь ей спешиться.
— Пока нет, — ответил Хассан, неодобрительно хмурясь, поскольку Мадлен позволила Клоду Мишелю поддержать себя за талию, когда спрыгивала с седла. Он неохотно принял вторые поводья.
— Приедут, — сказал Клод Мишель, не подозревая, как оскорблен Хассан. — Если найдется кофе…
— Кофе сейчас подадут, — ответил Хассан и совсем помрачнел, ибо чужеземка убрала с лица шарф.
— Отлично, — отозвался Клод Мишель, пропуская Мадлен в дом. Там их встретил второй слуга. Он был молчалив, ибо мог изъясняться лишь на родном языке. Профессор знаками показал, куда он и его спутница направляются. — Кофе, — произнес он в надежде, что малый его поймет. — Два. — Он поднял два пальца.
Слуга с поклоном
— Я слышал, такие устройства нагнетают прохладу и в помещения.
— Если дом спроектирован правильно, да, — отозвалась Мадлен, подходя к двум столам, заваленным картами, рисунками, переплетенными в кожу тетрадями и исчерканными листками. — Должно быть, вчера здесь работали допоздна.
— Как и всегда. Но я не засиживаюсь. В основном к вечеру тут решают, где будут копать. Я для этого им не нужен. — Профессор облюбовал один из трех длинных диванов и сел. — Должен признать, это очень удобно.
— Что? — не поняла Мадлен и обернулась. — А, вы о мебели. Очень удобно, да. — Она вновь повернулась к бумагам. — Жан Марк, я смотрю, все чертит пилоны и обелиски. Они его просто пленили.
— Что ж, они ведь и впрямь хороши. — Клод Мишель вынул носовой платок, чтобы промокнуть лицо и шею. — Говорят, к середине лета жара усилится. Но уже сейчас тут жарче, чем на юге Испании. — Он сунул платок обратно в нагрудный карман. — Даже не знаю, смогу ли я это перенести.
— Перенесете, не прибедняйтесь, — сказала Мадлен, разглядывая чертеж, на котором несколько улиц стекались к площади с храмом. — Никак нельзя разобрать, что это за святилище. Надписи с посвящением мы пока не нашли. Не каждый же местный храм воздвигался в честь бога солнца — Амона, Атона, Ра, или как там они его еще называли.
— Разумеется, нет, — не задумываясь, кивнул Клод Мишель. Потом, уже с меньшей долей уверенности, продолжил: — Когда мы узнаем больше о языке египтян, то сумеем разобраться и в храмах. Шампольон — великий ученый, его открытие гениально, но все равно очень многое в жизни древней страны остается загадкой, какую не разрешишь в один день. Бондиле, мне кажется, злится, что я не могу, подойдя к какой-нибудь гигантской колонне, сходу расшифровать все ее иероглифы, прочесть как газетный текст. Впрочем, — приосанился он, — это сейчас никому не под силу, даже самому Шампольону.
— Возможно, даже те люди, что выбивали надписи на камнях, не многое в них понимали, — произнесла, копаясь в груде карт и тетрадей, Мадлен. — Ведь и парижским наборщикам не все понятно в газетах, идущих в тираж.
— И то верно, — с явным облегчением откликнулся Клод Мишель.
Мадлен улыбнулась, вытянув наверх карту Луксора. Она любила этот район Фив, считая его самым египетским, хотя ей было известно, что наиболее внушительные строения там воздвигались стараниями персов и римлян.
— Вот это святилище, — сказала она, ткнув пальцем в проекцию какого-то храма. — Вы можете представить, как оно выглядело, когда к нему стекались паломники? Что они видели здесь из того, чего мы не видим? — Мадлен посмотрела в сад.