Служитель милосердия
Шрифт:
Син оказался посреди моря мёртвых. Призрачные руки, лица, тела нескончаемым хороводом мелькали перед глазами. Прах накатывался волной, осыпая с ног до головы, забиваясь в рот, глаза и уши, просыпаясь за шиворот в безуспешной попытке зацепиться за живое тело, защищённое госпожой.
Жрец брёл, натужно вдыхая пыльный воздух через рукав рясы и отмахиваясь другой рукой от неупокоенных. Кто самое жуткое, эти мертвецы не были тупыми безвольными игрушками некроманта, призрачные лица выражали надёжду, разочарование, гнев. Мужчины бросались на него с кулаками, женщины ласково улыбались и пытались привлечь внимание своими уже бесполезными прелестями,
Несколько раз служитель Милосерднейшей спотыкался, отлично понимая как опасно падать в этой обезумевшей толпе. Он мог просто задохнуться, захлебнуться облепляющим его прахом. Пару раз наткнулся на стены домов, ориентируясь только по наводке выглядывающих из окон «Глаз».
Пожалуй, этот безумный заплыв в море духов и праха стоил некоторых битв с врагами богини. Но там первый клинок храма хотя бы видел реального преступника, черпал силы в ненависти к нему и упрямо шёл к цели. Но как можно ненавидеть потерянные души, истомлённые ожиданием, жаждущие и не находящие покоя? Особый колорит мёртвому морю придавали бредущие без цели призрачные домашние животные. Несчастные создания, разделившие судьбу хозяев, и придающие новые грани спору о том, есть ли душа у животных.
К моменту, когда уставшая без толку гонять прах рука ударилась о распахнутую створку ворот, жрец устал так, как будто бегом добирался сюда от самого Сайпира без единой передышки. Расстояние от казармы до ворот, которое днём без спешки преодолевалось за пару минут, сейчас заняло больше получаса. По-хорошему, надо было бы отойти ещё дальше, аж к кромке леса, так риск повредить спутникам исчезал полностью, но Син не рискнул. Ещё полчаса такого напряжения ему не по силам. К тому же, в городе его хотя бы отчасти защищали стены — нематериальные души легко проходили через любые преграды, но не могли взять с собой свой драгоценный прах.
Служитель Дарительницы и Собирательницы прижался к закрытой створке ворот, переводя дыхание. Это оказалось серьёзной ошибкой. Он предполагал, что уже испытал весь напор неупокоенных во время движения, но сейчас, когда беззащитная с виду цель остановилась, мёртвые показали себя во всей красе. Они бросились на него со всех сторон, карабкались на стены домов и ворота и прыгали сверху, а прах вился вокруг водоворотом, обрушиваясь и осыпаясь непрерывным потоком.
Только сейчас Син испугался всерьёз, даже не за себя — за спутников и миссию. Гора праха мгновенно засыпала колени и чуть медленнее поднялась до пояса, тяжестью непрерывного падения давила на голову и плечи. Как ему произносить слова ритуала, если он даже дышит с трудом, через рукав?
В правой руке неведомо как объявился меч. Должно быть, намертво вбитые рефлексы воина сработали помимо воли. Лёгкое лезвие со свистом распороло пыльный воздух раз, второй — безо всякого эффекта. Но прежде, чем жрец решил вернуть клинок в ножны, что-то изменилось.
Рукоять вдруг стала липкой — как тогда. Присохшая намертво — никакой силой не очистишь, кровь текла по лезвию свежими струйками. Ещё один взмах — и мельчайшие брызги сорвались кровавым шлейфом, повисли мутной пеленой, ударили. Внезапно ставший очень тяжёлым и горячим меч едва не выпал из руки. Кровавая плёнка накатила встречной волной, отбрасывая мёртвых, разрывая водоворот праха.
Син с суеверным ужасом уставился на ожившее оружие. Он привык к его смертоносной мощи, привык к надёжности и стремительности, но не к тому, что клинок вмешивается в его дела…
— «Торопись! Не время для размышлений!»
Жрец встрепенулся, мельком глянув на вновь формирующуюся армию праха. Госпожа права. Позже можно обдумать, как относиться к кровавому клинку, но нельзя упускать данную им возможность. Тем более, что сдвинуться сейчас не так просто, прах, в котором служитель завяз по пояс, никуда не делся.
Син с силой провёл ладонью по лицу, стирая налипший прах.
— Услышь меня, Дарительница и Собирательница! Войди в моё тело и взгляни на мир моими глазами! Пусть откликнутся все Глаза и Длани мира, приветствуя тебя! Не по принуждению, но по своей воле я прошу — распахни мою душу и войди в мир живых, призвавший тебя. Ибо ты и я одно целое и нет между нами преград!
Как передать это ощущение, когда немыслимая мощь входит в тебя, распирает, выплёскивается, разрывая душу и тело. Это не жалкие крохи силы, доступные дланям, не мистические потоки, в которых черпают силы маги. Это власть превыше мечтаний властолюбцев, закон и не снившийся государственным деятелям, то, что приходит в мир только по зову и ненадолго, чтобы всё хрупкое мироздание не опрокинулось под тяжестью богини.
Для призвавшего, это маленькая и в чём-то даже приятная смерть. В определённый момент создаётся впечатление, что тело и душа разрываются, не выдержав присутствия богини, и жрец как будто наблюдает всё со стороны. И потом, когда всё заканчивается, вдвойне странно возвращаться в совершенно целое тело, ничуть не пострадавшее от явления Милосерднейшей.
Син видел, как его переполненное божественным присутствием тело небрежно отбросило страшный клинок и протянуло руки навстречу армии праха. Как осыпался больше никому ненужный и не опасный прах, оторванный от душ одним мимолетным усилием Собирательницы, изменившей законы мира в этом месте. И освобождённые от тяжкого груза призраки несутся неудержимым потоком через врата его тела. Служитель ощутил даже далёкий ужас его спутников, чьи души удерживали в телах только печати. А также почуял спешащую прочь нежить, ожидавшую за пределами городка храбрецов, которым удастся вырваться из ловушки.
Дарительница лишь на миг выглянула за ворота — и стало тихо. На несколько переходов вокруг не стало неупокоенных. И было немалым облегчением понять, что никто лишний, оставшийся без защиты печати, не отправился в гости Милосерднейшей раньше времени. Здесь ощущались лишь затаившиеся живые в казарме, сам Син и Госпожа.
Зачарованный, высший жрец вслед за призраками шагнул в объятья богини — и в своё тело. Печати болезненно напряглись и не пустили его дальше. Большая часть силы богини схлынула. Но Госпожа не торопилась уходить окончательно. Сейчас она присутствовала лишь частично, позволяя ему вернуться.
— «У нас осталось ещё одно дело, мой дорогой. Твой меч. Он почти пробудился. Не дело так долго пренебрегать своей частью. Только в твоих руках он способен творить чудеса, и твой долг — пробудить его и дать цель».
Поднятый меч по-прежнему был горяч и тяжёл. Липкие потёки собирались тяжёлыми каплями. Син испытывал отвращение — но всё же помнил, как полезно оказалось страшное оружие только что. Госпожа права. Он не может вновь спрятать этот клинок в другом мире. Эта сталь стала чем-то похожим на него — запятнанного давними преступлениями, но сражающегося за правое дело.