Смех баньши
Шрифт:
— Почему ты один, Гарет? Разве принцам можно так ходить по ночам, когда вокруг может быть полно врагов?
Он поднял голову. Его лицо напоминало в темноте хрупкую полупрозрачную алебастровую маску с провалами вместо глаз.
— Ты же ходишь.
— Я немножко старше.
— Значит, и врагов у тебя должно быть больше, — он слегка недоуменно пожал плечами.
Я подавил невольный смешок. Забавный парнишка.
— Интересно ты говоришь, Гарет.
— Так мама говорит, — пояснил он без тени веселья.
— Мама говорит?
— Да. Она на самом деле твоя сестра?
— Так говорят.
— Она
— Вот как? О чем?
— Ну, она ведь твоя сестра.
— Логично.
Мы замолчали. Гарет в темноте смотрел на меня, я смотрел на него. Мы оба мало что видели.
— Сейчас? — спросил я наконец.
— Сейчас, — кивнул Гарет. — Ты пойдешь со мной, милорд?
Я рассеянно потер один из своих браслетов, снимая кое-что с предохранителя. Так, на всякий случай. Хотя лучше будет этим не пользоваться без крайней необходимости.
— Значит, так, — проговорил я со вздохом. — Она послала тебя в ночь, одного. И видно, очень рассердится, если ты и вернешься один, без того, за кем тебя послали.
Гарет молчал. Кажется, он сдерживал слезы.
— Я пойду с тобой, — сказал я. — Хотя бы затем, чтобы спросить, о чем она думала, посылая тебя неизвестно куда в лес искать волков.
— Я не боюсь волков, — проворчал Гарет. — У меня есть кинжал.
— А у волков есть зубы. Homo homini lupus est. Ты знаешь, что это значит?
— Человек человеку волк, — без запинки ответил Гарет.
— Твоя мама, наверное, часто тебе так говорит.
Я услышал как он удивленно выдохнул.
— Откуда ты знаешь?
— Ну, раз она моя сестра. И где она меня ждет?
— В праздничном шатре, одном из тех, что подальше от костров.
— Ладно, веди. Я за тобой.
Мы двинулись в путь через заросли уже высокой травы, тяжелой и влажной от росы. Стрекотали насекомые, мерцали яркие звезды, звуки и огни праздника казались отдаленными и отстраненными. Я и впрямь далеко от них зашел. И к шатрам мы подойдем, так толком к ним и не приблизившись.
— Получается, что ты мой дядя, — задумчиво проговорил Гарет, немного удивленно.
— Получается, — не стал я спорить.
— А где ты был все это время?
— Далеко отсюда. Примерно, как до луны. Может, как-нибудь расскажу, если будет время.
— Ты очень странный.
— Это только кажется.
— Почему?
— Потому что все мы совсем не такие, какими кажемся.
Он опять замолчал, о чем-то задумавшись.
— Ты все равно странный. Говоришь со мной как со взрослым. Вернее — нет, будто желаешь мне добра. Не в словах. Как-то по другому. По-моему, ты вообще добрый.
— Это странно?
— Для короля. Меня учат совсем другому.
— Ты меня просто совсем не знаешь, Гарет.
— Вот это и странно. С другими людьми мне все ясно.
Я тихо хмыкнул и ничего не ответил, прикусив язык. С этим парнишкой определенно надо держать ухо востро. Заплетает в слова как в кружева. И вроде бы, совершенно невинно. Занятный племянничек.
Из темноты выступила фигура с копьем наперевес и щитом. Гарет негромко не то фыркнул, не то мяукнул, и как-то особенно махнул рукой. Фигура исчезла, чуть прошуршав травой. Подобное шуршание повторилось еще пару раз, прежде чем мы смогли дотронуться до шелковистого полога, тепло светящегося изнутри как розово-золотистая раковина,
Гарет скользнул внутрь и почти в то же мгновение снова приподнял полог, приглашая меня войти. В ночной прохладе из открытого шатра так и дохнуло густым теплом, скопившимся от масляных светильников, доверху наполненных ароматным маслом. Запах жимолости, меда и роз обволакивал все будто сахарная вата, причем изрядно подтаявшая.
Моргейза встретила меня пристальным притягивающим взглядом и ослепительной улыбкой. Я не мог не ответить ей тем же. Черные веера ресниц еле заметно дрогнули, она чуть повела рукой в небрежно отстраняющем жесте. Ощутив легкое движение воздуха, я оглянулся — Гарет исчез, безмолвно и бесшумно, как клочок сизого чада, только чуть колыхался упавший тканый полог.
— Зачем же было его отсылать? — полюбопытствовал я. — Да и посылать…
— Милый брат! — патетично воскликнула Моргейза, пропустив мой вопрос, впрочем, совершенно академический, мимо ушей, и в следующее мгновение мы уже с чувством целовались.
Вышло это как-то машинально и, надеюсь, вполне по-родственному. Исторически поцелуй в губы еще не стал прерогативой чисто сердечных отношений. И хотя химически во мне чуть не произошла революция, я успел опомниться и не пойти дальше. Хотя это и было бы почти логично. Я немного попятился из объятий названной сестры, и увидел как она посмотрела на меня искоса с непередаваемым лукавством.
— Я тоже рад встрече, — проговорил я осторожно.
Она негромко спокойно рассмеялась и отпустила меня, не до конца, потянув за руки к горке подушек и усадив на нее.
— Значит, ты действительно мой брат.
Я пожал плечами.
— По крайней мере, мне так рассказывали.
— Думаю, да, — она пробежала по моему лицу цепким взором и, хотя она не нахмурилась и никак не выразила того, что было у нее на уме, мне показалось, что в глубине глаз у нее на миг обозначилось что-то мрачное, стальное и жесткое — обманчивый призрак того взгляда, что я совершенно случайно поймал днем. Если бы не тот взгляд, понятия не имею, как повел бы себя минуту назад, может, немедленно признался бы, что по счастью, в нас нет ни капли общей крови. Но с тех пор я почему-то стал умнее.
В жаровенках что-то уютно потрескивало, в теплом воздухе переливались веселые отсветы. Лед и пламя, заключившие внутри меня некий подлый союз, не желали нейтрализовывать друг друга.
— Ты похож на своего отца, — произнесла Моргейза почти бесцветным голосом, будто безразлично промурлыкав.
— А как насчет матери? — спросил я.
Моргейза глянула в сторону, делая вид, что не услышала, и тоже поудобнее устроилась на подушках напротив. Это был уже второй мой вопрос, который она проигнорировала. Но я понял, что она неприятно задета. Кажется, я немного успокоился, когда уверился, что ушат яда, который обрушили мне на голову ее глаза, предназначался не совсем мне. Моргейза ненавидела другого — человека, укравшего у нее мать и наложившего печать скандала на ее собственную жизнь. К сожалению, ее слова о том, что я на него похож, говорили, что она видит во мне того другого. Как я бессознательно упорно видел в ней другую. Это нас определенно роднило. Но я подозревал, что не к добру.