Смех и смертный грех
Шрифт:
— Уф! — пыхтел, обливаясь потом, папа Эдика. — Ну и егоза! Куда она так мчится? Ведь не пожар!
— У нее большая программа, — заступилась Екатерина Леопольдовна, которая, надо сказать, и сама дышала несколько чаще, чем обычно. — Девочка хочет показать нам как можно больше.
— Вечно ты за всех заступаешься!
Четверо молодых друзей относительно легко поспевали за экскурсоводом. К тому же на всем протяжении пути случались остановки, то на горной круче, откуда открывался поистине замечательный вид на бухту, то у отвесной каменной гряды, то у молочной фермы. И конечно, возле скитов, всего их Леся насчитала пять штук. Некоторые были обжиты и внутрь пускали туристов. Иные были закрыты для посторонних, на них можно было смотреть лишь снаружи.
Леся обнаружила в толпе экскурсантов того самого пузытого дядьку, который сегодня утром с таким недовольным видом рассматривал яблони в монастырском саду. Он и сейчас был недоволен. Хотя они стояли в красивейшем месте возле Гефсиманского скита, где был разбит одноименный сад.
— Именно в Гефсиманском саду Спасителя задержала римская стража и иудейские священники, которых привел туда Иуда. В память об этом событии монахи острова разбили здесь сад.
Сад был замечательный, хотя находился он за оградой, и полностью осмотреть его было нельзя.
— Опять яблони! — услышала Леся недовольное бормотание за своей спиной. — И чего они всюду эти яблоки пихают?
Она оглянулась и увидела своего знакомого ворчуна. Он на Лесю не смотрел, был занят своими мыслями, и настроение у него было явно препаршивое. Бывают же такие люди, все им не по вкусу!
Впрочем, Леся отметила, что теперь этот товарищ двигался рядом с экскурсоводом, стараясь не отставать от нее ни на шаг. И поминутно о чем-то осведомлялся у нее. Таня отвечала ему сначала с улыбкой, потом просто миролюбиво и наконец начала потихоньку ускорять шаг, чтобы отделаться от докучливого собеседника.
Лесе стало любопытно, о чем этот тип допытывается у их экскурсовода. Она тоже прибавила шагу. Вскоре ей удалось догнать эту парочку, и она услышала:
— Когда же будут ели? — спрашивал недовольный у Тани.
— Они тут повсюду.
— Нет, я имею в виду, когда же возле скитов мы увидим ели?
— Чуть дальше будет аллея из вековых дубов.
— Нет, дубы меня не интересуют. Скажите, а ели там будут? — упрямо интересовался этот товарищ.
Видимо, такой интерес к елям был для экскурсовода в новинку, так что она лишь недоуменно косилась на странного гостя и все ускоряла и ускоряла шаг, стараясь отделаться от его общества. Благодаря этому их группа неслась с такой скоростью, что скоро стало ясно — добром это не кончится.
— Стойте! — внезапно раздался сзади громкий голос. — Человеку плохо!
Все резко затормозили, причем многие, как заметила Леся, тут же попадали на обочину. Кто-то устроился прямо на травке, единственное лежащее вдоль дороги бревно оказалось густо облепленным усталыми путниками. Другие сидели на корточках, так что на призыв о помощи бросились лишь сама экскурсовод и наши друзья. Первую призывал долг, а друзьям показался знакомым голос зовущего.
— Это не Игорь кричал?
— То-то и оно, что мне тоже так показалось.
На помощь звал и впрямь Игорь. Он стоял посредине дороги, беспомощно глядя на упавшую в пыль мать.
— Лариса! — подбежали к ней друзья. — Что с тобой?
Но женщина не отвечала. Лицо у нее было бледное до синевы, а губы мелко дрожали.
— Мне кажется, она без сознания.
— Что же делать?
— Надо возвращаться назад.
— Мы прошли уже больше половины пути, — возразила экскурсовод. — Назад возвращаться дольше. Надо продолжать двигаться вперед.
— А как же мама?
— Соорудим носилки и понесем ее на руках. Пойдем коротким путем и через полчаса будем в Никольской бухте, где стоит ваш теплоход.
С помощью курток и другой одежды, которую пожертвовали родственники пострадавшей, Ларису удалось уложить на импровизированные носилки, и четверо наиболее крепких мужчин понесли ее вперед. Леся поискала глазами в толпе толстячка — приятеля Ларисы. Но он держался поодаль и попытки приблизиться к Ларисе не делал. А когда Леся предложила ему понести носилки, он странно замялся и отошел в сторону, не сказав ни слова.
— Что ты к человеку пристала? — шепотом попенял ей Эдик. — Не видишь, неохота ему тяжесть тащить.
— Но это не просто человек! — возразила Леся. — Это…
Она хотела сказать, что это отец Игоря, но вспомнила, что у нее нет никаких оснований говорить это, кроме своих личных предположений.
— Что «это»? — допытывался у нее Эдик.
— Это мужчина!
— Тут много мужчин. Ты ко всем приставать станешь? Не хотят люди, и не надо.
— На ферме нам дадут лошадь и повозку, — успокоила всех Таня. — Пройти осталось меньше километра.
Услышав это, все приободрились. Мужчины, сменяя друг друга, дотащили больную до фермы. В последней партии, как не без удивления заметила Леся, был даже вечно недовольный тип. Он уже где-то избавился от своей сумки, которую до того прижимал к боку, словно опасаясь, что в нее может влезть карманник. Лицо его тоже удивительным образом переменилось. Теперь, когда он не просто шагал сам, а еще и тащил тяжесть, и казалось, у него были все основания для недовольства, лицо его светилось радостью и облегчением. Казалось, что он сбросил с себя тяжелый груз, который давил на него всю дорогу, и теперь волен вести себя как ему заблагорассудится.
Но Лесю это отчего-то не порадовало. Напротив, она нахмурилась.
Ей на память невольно пришли слова этого странного типа: «Скину товар за борт!»
Какой именно товар он имел в виду? Может, наркотики? Или что-то иное? Но что бы это ни было, мужчина явно уже избавился от порученного ему задания. Выражение облегчения, разлившееся по его довольной физиономии, говорило само за себя. А где же его сумка, которую он все время столь старательно прижимал к себе? Нет, сумки больше при нем не было.