Смена климата
Шрифт:
Хасан тоже никогда в беседку не входил. Это Занозе там нравилось, а больше, кажется, никому. Никому вменяемому. Шайзе!
Хасан хмыкнул.
— Я ожидал, что он выберет науку.
Естественно. По аналогии с Онезимом.
Заноза тоже думал, что их демон подвизается на извращении годных научных проектов и пасется в ученых мозгах, а не в душах бедолаг, не нашедших себе места среди живых. Только Онезим-то, хоть и не мог пожаловаться на низкий уровень социализации, был в первую очередь не ученым. Идеалистом он был, мечтавшим принести людям столько пользы, сколько они и взять бы не смогли. Наука стала для него средством, а не целью. И эти тоже приносят пользу, необходимы друг другу, не могут друг без друга обойтись.
Стоп!
— Так они и правда живые?
И Хасан, и Ясаки, оба взглянули на него одинаково. Нехорошо как-то. Как-то, блин… неприятно. Ну, да, он тупил с декабря, но Хасан ведь тоже думал, что скульптуры — деревянные.
— Это ты нам скажи, — ответил Ясаки.
— Он купил их души? — уточнил Заноза, чувствуя себя так, будто с головой погружается в трясину мракобесия и страшных сказок.
— Ты же не веришь в души.
Метафоры. Аллегории. Мать их так… Демон дал людям то, о чем они мечтали, сделал их счастливыми, а сам стал ими и закрепился в тварном мире. Он, наверное, тоже был счастлив, пока не просрал Онезима, Палому и надежды на лучшее будущее.
Нет, демоны счастливыми не бывают. Те, кто их придумывал, создали такое правило, а правила фантастических реальностей надо принимать целиком, не вникая. Начнешь над ними задумываться, рискуешь сам что-нибудь навоображать, чего близко нет. Лайза тому мертвый и убедительный пример. Так что демоны несчастны. И эти люди, ясное дело, тоже несчастны. Им даже хуже, наверное, чем тем, кто решается на самоубийство, потому что они и на принятие решения не способны. То есть, им было хуже. Сейчас-то им зашибись. Но какой должна быть жизнь, чтобы существование в виде деревяшки, питающей своей кровью другие такие же деревяшки, показалось за счастье?
Заноза посмотрел на толстую девочку, самую юную здесь. Что ей мешало прийти не сюда, а… да куда угодно в любое другое место, где она стала быть хоть кому-нибудь интересна?
— Уилл, иди, погуляй, — велел Хасан.
— Зачем?
До него сегодня медленно доходило. Стало медленно доходить, как только увидел беседку. Но вот, дошло, наконец. Люди, превращенные в скульптуры — и есть демон, часть демона, якорь, позволяющий ему оставаться на Земле без дополнительных ухищрений. Чтобы убить демона, нужно разрушить якорь, воплотить Паломой то, что появится после разрушения, и Паломой же зарубить воплощенное. После разрушения беседки действовать придется очень быстро. Демон не должен увидеть меч до того, как окажется воплощен, иначе он успеет воплотиться самостоятельно, а тогда и Палома не спасет.
Ясаки перевел взгляд на Хасана:
— Кажется, я понимаю, зачем вы отсылаете Занозу, мистер Намик-Карасар, но он может открыть глаза этим людям на их истинное положение. Страдания, которые они при этом испытают, разрушат гармонию, и демон лишится места силы. Сделать так гораздо быстрее, чем сжигать или взрывать это... строение.
— До рассвета еще далеко, мистер Ясаки, — отозвался Турок, — я не спешу.
Между ними аж заискрило, такое напряжение отразилось во взглядах, в голосах, в том, как оба стояли. Безоружные, но все равно будто вооруженные. Уйти стоило хотя бы ради того, чтоб их попустило. Но уж эти-то двое как-нибудь между собой разберутся, они и посложнее проблемы решали, чем правильное воспитание английских мальчиков. Вопрос в том, что делать с людьми.
Заноза достал сигареты. И всем своим видом постарался дать понять, что с места не сойдет.
В начале ночи им нужно было убить демона. Теперь задача изменилась. Нужно было убить демона и спасти людей.
— Вслух, — сказал Хасан.
— Ты не выбираешь, — заметил Ясаки.
Ясное дело, он не выбирал. Он думал. Хасан это понял и попросил рассуждать вслух.
— У нас люди и демон, — Заноза прикурил, затянулся. Выдохнул. — Демон круче. Начинать всегда надо сверху. Я зачарую демона. Если получится, он сам всех отпустит. Если нет — все равно явится посмотреть, что тут за херня происходит. Тогда ты убьешь его, а потом мы сожжем их. Или взорвем. Или… короче, им нужна будет эвтаназия.
— Получится, — Хасан пожал плечами, — ты кого угодно зачаруешь.
— Теперь нам нужно совершить прогулку? — Ясаки вроде как улыбнулся. Растянул губы. Заноза видел его настоящие улыбки и однозначно предпочитал им эти, искусственные.
— Зачем? — спросил Хасан.
Он действительно не понял. Да и с неприятными собеседниками всегда был прямолинеен, не маневрировал, выбирая место для укола, рубил с размаху, как в сабельном бою.
«Затем, что это ты — мой Турок, — мог бы сказать Заноза. — А Ясаки слишком страшный, чтоб подпускать его слишком близко». Но, ясное дело, присутствие японца заставляло держать рот на замке.
— Чтобы не подпасть под чары, — объяснил за него Ясаки. — Это будет массовое воздействие.
— А, — Хасан кивнул. — Что ж, прогуляйтесь, мистер Ясаки.
Ясаки был здравомыслящим. В основном. Так же, как и Хасан, только Хасан был здравомыслящим всегда, без уточнений. И как любое существо, наделенное нормальным здравым смыслом, Ясаки все непонятное истолковывал наиболее разумным образом.
Никому в своем уме не придет в голову, что вампир может не опасаться подпасть под действие чар потому, что однажды пошел на это добровольно. Повод усомниться в здравомыслии Хасана, не вопрос, но только если не учитывать пару принципиальных моментов. Во-первых, Хасан знал, что воздействие временное, во-вторых, знал Занозу. Слагаемые можно поменять местами, сумма от этого не изменится.
Здесь, в Алаатире, Заноза впервые задумался, не знал ли Хасан еще и про то, что станет нечувствителен к ударам чар по площадям. Но отмел это подозрение. Оно означало, что уже тогда, во время вылазки в Мюррей-мэнор, Турок планировал побег из тийра и подготовился к их дальнейшему совместному существованию, включающему в себя еженощное зачарование несговорчивых джентльменов и леди, а у Хасана ничего подобного и в мыслях не было.
Так что иммунитет к ненаправленному воздействию стал приятным сюрпризом. Чары Турок по-прежнему чуял, ворчал, когда Заноза использовал их без предупреждения, но сам факт того, что он ворчал, значил, что с ним зачарование больше не работает. Что бы он там ни говорил. А он говорил, о, да. Молчун-то молчун, но если что-то не нравится, не преминет дать об этом знать в недвусмысленных выражениях, среди которых: «ненавижу, когда ты так делаешь!» — самое мягкое.
Додумался бы до такого Ясаки? Да ни в жизнь! Единственное, что он мог предположить — это то, что Хасан уже под чарами, и от новой дозы хуже не будет. Он так и подумал. Про Хасана вообще все так думали.
Про Ясаки, кстати, тоже.
Пора было перестать страдать фигней и заняться демоном. Полюбить его… Шайзе. Легко сказать!
Люди, отдавшие свободу в обмен на счастье взаимной зависимости. Онезим, превратившийся в чудовище. Франсуа, потерявший единственного и самого дорогого друга. Вампиры, уничтоженные только за то, что искали искупления грехов. Демон многое успел, во многом преуспел, у него можно было поучиться целеустремленности. И умению строить планы. И умению их реализовывать. И сам он, впадающий в ярость при малейшем намеке на сопротивление, сначала ломающий все вокруг, и лишь потом начинающий думать, как бы все починить, чтобы снова работало, был если не близок, то понятен.