Смерч войны

Робертс Эндрю

Убийство Гитлера могло способствовать созданию идеалистической Dolchstosslegende (легенды о предательском ударе в спину) после завершения войны в 1945 году или в случае ее продолжения вермахтом. В 1918 году вина за поражение в Первой мировой войне возлагалась на домашних капиталистов, евреев, социалистов, аристократов и разного рода предателей. Так и новые мифологи могли доказывать, что клика аристократов, либералов, космополитов и христиан, действовавшая в сговоре с британской разведкой, убила Гитлера в то время, когда он уже был готов применить секретное оружие, которое уничтожило бы армии союзников. Можно не сомневаться в том, что подобная легенда многие годы служила бы поводом для возрождения реваншизма.

Союзникам необходимо было выиграть войну. Но, с другой стороны, ее должен был проиграть безусловно и персонально сам Гитлер. Его самоубийству в бункере следовало вписать последнюю страницу в страшную историю нацизма, с тем чтобы открылась первая глава в истории новой, благочестивой и миролюбивой, Германии [1173] . Если бы генералы все-таки убили Гитлера в 1944 году — с британской помощью или без оной — и если бы таким образом был достигнут компромиссный мир, то современные немцы и сегодня задавались бы вопросом: а не могли фюрер выиграть войну? Всегда нашлись бы ворчуны, заявляя, что фюреру не дали совершить очередной искусный маневр, делать которые он был большой мастак. И еще: если бы союзники не оккупировали Германию по просьбе правительства, сформированного после Гитлера, в рамках мирного урегулирования, то неизвестно, вскрылись бы и стали бы достоянием гласности все факты о холокосте.

1173

Противоположное мнение: Joachim Fest, Plotting Hitler's Death; Patricia Meehan (The Unnecessary War, 1992); Klemens von Klemperer (German Resistance against Hitler: The Search for Allies Abroad, 1993).

Можно сомневаться и в том, что убийство Гитлера летом 1944 года могло ускорить завершение войны. Как писал историк Петер Хоффман, «Геринг объединил бы всю нацию, апеллируя к volkisch и национал-социалистическим идеалам и поклявшись следовать заветам фюрера и удвоить силы для того, чтобы сокрушить врагов». Если бы место фюрера занял Геринг — или скорее всего Гиммлер, контролировавший СС, — и не сделал тех стратегических ошибок, которые допустил Гитлер в последние месяцы войны, то нацистская Германия могла еще продолжать сражения. До июня 1944 года Германия нанесла союзникам гораздо более значительный урон. Мир, достигнутый в результате переговоров, избавил бы немцев от новых жертв, спас бы миллионы жизней в Европе и ускорил бы завершение войны с Японией на Дальнем Востоке, хотя и позволил бы немцам выйти сухими из воды. Но перемирие, достигнутое на основе ложного допущения, будто война была развязана и велась по воле одного человека, а не при одобрении и поддержке немецкого народа, вряд ли привело бы к установлению в Европе столь длительного и прочного мира, в условиях которого мы сегодня живем.

5

24 июля 1944 года Черчилль выступил в военном кабинете с предупреждением о том, что на нас «в любую минуту могут полететь ракеты». Он имел в виду немецкое «чудо-оружие», сверхзвуковую баллистическую ракету «Фау-2». Ее «напарница» — летающая бомба «Фау-1» — терроризировала Южную Англию уже полтора месяца, несмотря на то, что бомбардировщики разрушили пятьдесят восемь из девяноста двух пусковых установок. После доклада Брука о ходе кампании в Нормандии Черчилль рассказал о своей трехдневной поездке в Шербур, Арроманш и Кан: «Побывал во многих войсках — никогда еще не видел таких образцовых солдат — отлично выглядящих солдат — не хватает только хорошей погоды. Долго разговаривал с (Монтгомери) — у него канарейки — две собаки — шесть ручных кроликов — любят играть с собаками — жуткая бомбежка Кана… прекрасно провели разминирование гавани Шербура» [1174] . Пока премьер-министр рассказывал о зверинце Монти, адмирал Каннингем записывал в дневнике: «ПМ переполнен впечатлениями от поездки во Францию и склонен больше говорить, чем слушать» [1175] . Побывал бы он на совещаниях у Гитлера. Черчилль все-таки умел слушать других и принимать советы, даже если они ему не нравились. После покушения Гитлер вообще почти перестал верить в правдивость докладов своих генералов, подозревая их если не в соучастии, то в симпатиях к заговорщикам.

1174

BRGS2/21.

1175

Cunningham Add Mss 52577/50.

К 24 июля союзники потеряли во Франции 122 000 человек убитыми, ранеными и попавшими в плен, немцы — 114 000 (в том числе 41 000 — пленными). На место Рундштедта фюрер назначил решительного и энергичного Понтера фон Клюге, который к лету 1944 года успел подлечиться после автокатастрофы в России. Он же 17 июля временно подменил и Роммеля, тяжело раненного в голову: его автомобиль обстреляли с воздуха. Операция «Оверлорд» завершилась, начинался второй этап вторжения — операция «Кобра»: прорыв с береговых плацдармов на юг и восток центральной Франции. Британская 2-я и канадская 1-я армии должны были сковать главные немецкие силы восточнее Кана, а 1-я американская армия Омара Брэдли и 3-я американская армия Паттона — продвигаться в глубь страны.

Наступление началось ковровой бомбардировкой Сен-Ло и близлежащих районов: тяжелые бомбардировщики Спаатса сбросили 4200 тонн взрывчатки. (Из-за недолета под бомбами погибли пятьсот американцев, в том числе генерал-лейтенант Лесли Дж. Макнэр, занимавшийся комплектованием полевой армии; его тело распознали только по трем звездочкам на воротнике.) Хотя Гитлер 27 июля и выделил фон Клюге дополнительные дивизии из 15-й армии, американцы прорвались через бреши в немецкой обороне, созданные бомбардировками, и к концу месяца VII корпус Коллинза взял Авранш. Это позволило американским войскам развить наступление в западном направлении в Бретань и на восток к Ле-Ману, следуя главному принципу Паттона: «о флангах должен беспокоиться противник, а не мы» [1176] . Гитлер потребовал от Клюге контратаковать Мортен и Авранш, но наступление 8 августа захлебнулось под ударами британских ВВС. Огромный контингент немецких войск оказался под угрозой окружения американцами с юго-запада и британцами и канадцами — с севера. Союзники почти замкнули клещи вокруг района шириной восемнадцать и глубиной десять миль, известного теперь как «фалезско-аржантанский котел»; оставался лишь узкий коридор — «фалезский проход». Союзники не закрыли горловину: видимо, не хватило взаимопонимания, да и личные отношения между Монтгомери, Брэдли и Паттоном могли быть получше. 16 августа Клюге приказал войскам отходить, предупредив Йодля в ОКВ: «Неосуществимые надежды губительны. Их не может реализовать никакая сила в мире, никакие приказы» [1177] . Под Фалезом танковая группа «Запад», состоявшая из 7-й и 5-й танковых армий, потеряла убитыми, ранеными и пленными 50 000 человек, потери союзников составили 29 000 человек [1178] . Эйзенхауэр, побывавший в «котле» через сорок восемь часов после сражения, назвал поле битвы «одним из самых кровавых» во Второй мировой войне: «Невозможно было пройти по дорогам и полям, заваленным разбитой техникой и трупами». То, что предстало его глазам, «мог описать только Данте»: «Буквально сотнями ярдов надо было переступать через мертвые и разлагающиеся тела» [1179] . Союзные истребители-бомбардировщики делали по 3000 самолетовылетов в день, и из «котла» смогли вырваться лишь перемолотые остатки прежде грозных немецких 5-й танковой армии, 7-й полевой армии и танковой группы «Эбербах».

1176

Royle, Pattonyp. 136.

1177

Williams, D-Day to Berlin, p. 200.

1178

Royle, Patton, pp. 139—141: Dupuyand Dupuy, Encyclopedia, p. 1212.

1179

Gilbert, D-Day,p. 180.

Все же из Фалезского «мешка» выбрались 20 000 немецких солдат и офицеров вместе со своими 88-мм орудиями. Это не реабилитировало фон Клюге, и его 17 августа сменил фельдмаршал Модель. После войны Брэдли и Монтгомери обменялись взаимными обвинениями в излишней осторожности, проявленной под Фалезом. Как бы то ни было, после поражения, нанесенного фон Клюге, союзники быстро продвинулись к Сене и 23—25 августа освободили Париж. В числе тридцати девяти дивизий, участвовавших во вторжении в Нормандию, была и одна французская, 2-я бронетанковая, которой командовал генерал Леклерк (настоящее имя виконт Жак Филипп де Отклок). Под Фалезом она отважно сражалась в составе американской 5-й армии, и ее удостоили чести первой войти в Париж, хотя это и не вызвало особой признательности со стороны лидера «Свободной Франции» генерала де Голля.

В 1956 году де Голль совершал тихоокеанский круиз вместе с женой, и в группе сопровождения был журналист из агентства Франс Пресс Жан Мориак, сын католика-романиста, нобелевского лауреата Франсуа Мориака. Когда Мориак-сын спросил, знает ли он самую лучшую песню Шарля Трене «Douce France» («Сладкая Франция»), де Голль резко ответил: «Сладкая Франция? Нет в ней ничего сладкого!» [1180] . Однако де Голль никогда не скупился на красноречие, мужественно и решительно защищая свою страну даже тогда, когда ему приходилось делать это практически в одиночку. Англосаксы могли видеть в нем монстра неблагодарности и непокорности, но для него важнее всего было отстоять достоинство и самоуважение своей нации. Сам Черчилль никогда не говорил, что для него самым тяжелым был Лотарингский крест [1181] , за него это сказал его офицер связи при де Голле генерал Луис Спирс, знавший де Голля лучше всех среди британцев [1182] . И Спирс искренне боготворил де Голля, несмотря на то, что француз временами и раздражал его.

1180

Tobias Gray, History Today, 8/2008, p. 6.

1181

В 1940—1944 гг. символ свободной Франции, впоследствии партийный символ голлистов.

1182

ed. Langhorne, Churchill by Himself, p. 572.

Примеров неблагодарности де Голля по отношению к британцам — множество. «Вы думаете, что я заинтересован в том, чтобы Англия выиграла войну? — сказал он однажды Спирсу. — Вовсе нет. Я заинтересован только в том, чтобы победила Франция». Спирс заметил: «Но это одно и то же». И де Голль ответил: «Никак нет, по крайней мере в моем понимании». Когда канадский офицер изъявил желание перед днем «Д» вступить в организацию «Свободная Франция», но признался, что симпатизирует британцам, де Голль гневно сказал: «Я ненавижу англичан и британцев, понимаете вы это, я ненавижу англичан и американцев. Идите прочь!» [1183] . В 1940—1944 годах де Голль, можно сказать, «ел из рук Британии». Он вступил на землю Франции 14 июня, больше чем через неделю после дня «Д», нанес однодневный визит в Байё, затем отправился в Алжир и вернулся во Францию только 20 августа. За это время 3-я армия Паттона в конце июля прорвалась из Авранша и прошла всю Бретань. Союзникам отважно и эффективно помогали партизанские отряды французского Сопротивления — «резистанты» (resistants) и «макизары» (maquisards), действовавшие отдельно от «Свободной Франции» де Голля. Они сыграли большую роль в сковывании немецких танковых сил. Де Голль же мало чем мог помочь, находясь в Северной Африке.

1183

Egremont, Under Two Flags, p. 180.

Надо отдать должное немецкому коменданту Парижа генералу Дитриху фон Хольтицу, принявшему историческое решение сохранить французскую столицу. «Париж должен быть разрушен до основания, — приказывал фюрер. — Не должно остаться ни одного собора или монумента». Для полного уничтожения германское верховное командование предназначило семьдесят объектов — мостов, заводов и национальных архитектурных шедевров, включая Эйфелеву башню, Триумфальную арку и собор Парижской Богоматери. Гитлер постоянно интересовался: «Горит ли Париж?» Хольтиц сознательно не исполнял приказы фюрера, и в результате столица Франции избежала ожесточенных боев, которые немцы вели примерно в то же время в Варшаве, когда погибло более двухсот тысяч поляков, а город превратился в руины. Хольтиц предпочел сдаться в плен регулярным союзным войскам, заявив шведскому дипломату, который обо всем договаривался с союзниками: он не желает остаться в истории «человеком, разрушившим Париж».