Смерч войны

Робертс Эндрю

Не менее удивительные истории происходили и в длительном процессе проникновения в секреты «Энигмы». Ее замысел в 1919 году запатентовал голландец Г.А. Кох [818] , и к 1929 году она поступила на вооружение германской армии и военно-морского флота, в различных модификациях. Аппарат выглядел как обычная пишущая машинка с тремя, четырьмя или пятью вращающимися дисками с двадцатью шестью зубчиками и электрическими контактами, лампочками и штекерами, как на телефонном коммутаторе. Система шифрования была настолько сложна и запутана, что немцы были уверены в ее абсолютной недоступности. Когда националисты в Испании в 1936 году закупали у немцев десять «Энигм», Антонио Сармьенто, начальник разведки у генерала Франко, в качестве главного аргумента приводил фантастическое число возможных комбинаций — 1 252 962 387 456. [819]

818

Изобретателем «Энигмы» считается немецкий инженер АртурШребиус, создавший аппарат на основе шифровального диска ГугоКоха.

819

The Times, 24/10/2008, p. 47.

Техническая сторона «Энигмы» невероятно трудна для понимания. С ней связано множество специальных процедур и соответствующих терминов. Вот лишь некоторые из них: «процесс Банбурисмус» (криптоаналитический процесс); рефлектор Цезаря; коды «Долфин» (дельфин), «Порпоз» (морская свинка), «Шарк» (акула), «Тритон»; каталог «Айне» (чаще всего повторяющихся слов); «тип Херивела» (догадки, или коды в кодах); диски «Гамма»;

перфокарты и коммутационная панель; «роддинг» («штыкование»); таблицы биграмм; «бомба» (электромеханическое устройство для взлома «Энигмы»); «кросс-раффинг» («перебитки»); «стрейт-крибс» (прямые подстрочники); родственный код Geheimschreiber (тайнописец) [820] . В операции по взлому «Энигмы» и родственных кодов — в том числе японского дипломатического шифра «Перпл» («Пурпур»), его материалы использовались под кодовым названием «Мэджик» — участвовали разведслужбы Польши, Франции, Британии, Австралии и Соединенных Штатов. Она началась 8 ноября 1931 года, когда Ганс Тило Шмидт, работавший в германском шифровальном бюро, предоставил французской разведке «Дезьем бюро» («Второе бюро») для фотографирования инструкции к «Энигме», вынесенные им из сейфа военного министерства. Французы передали информацию британцам, те поделились ею с поляками, но раскрыть коды не удавалось, не имея технического подобия этой машины. В декабре 1932 года польский криптограф Мариан Реевский сконструировал копию такого аппарата, и с этого момента поляки, не поставив в известность французов и британцев, уже могли прочитывать радиограммы вермахта и кригсмарине, хотя в 1937 году немецкие морские шифровальщики изменили установочный ключ, после чего в течение трех лет германский флот «молчал». В декабре 1938 года немецкие криптографы внесли и другие изменения в «Энигму» — добавили два шифровальных диска, доведя их количество до пяти, а в январе 1939 года удвоили и число гнезд на коммутационной панели. Поляки, оказавшиеся в положении глухих, в июле 1939 года сообщили французской и британской разведкам о том, что до конца 1938 года им удавалось перехватывать немецкие шифровки. Конечно, «Ультра» была не единственным источником разведданных для союзников. Полезную информацию давали военнопленные. Простейшие закодированные сообщения прослушивались на передовых линиях, а затем их расшифровывали специалисты британской службы, известной как «Департамент Уай». В Медменхеме на Темзе анализировались данные аэрофоторазведки; поставляли информацию группы Сопротивления в оккупированной Европе; британская разведка собирала сведения из своих источников, хотя многие из них были раскрыты в самом начале войны, когда в ноябре 1939 года лазутчики гестапо выкрали в Венло на голландско-германской границе двух офицеров британской разведки, капитанов Пейна и Беста. Кое-что британцы узнавали от немецких генералов, находившихся у них в заточении, подслушивая их разговоры, например, о ракетостроении. Тем не менее главным поставщиком важнейших и менее подверженных искажению материалов оставалась система «Ультра». Взломщики шифров в Блетчли-Парке были для союзников, по выражению Черчилля, «курами, которые несли золотые яйца» и, самое главное, «никогда не кудахтали». Почти все они были любителями, пришедшими из гражданской жизни, однако отдача от них была намного больше, чем от профессиональных разведчиков [821] .

820

О действии «Энигмы» и технике взлома кодов см.: Budiansky, Battle of Wits; Sebag Montefiore, Enigma.

821

Lewin, ULTRA Goes to War, p. 14.

После оккупации Польши в сентябре 1939 года польским криптографам удалось бежать из страны и забрать с собой копию аппарата «Энигма». «Дезьем бюро» разместило их в особняке под Парижем, где они — с помощью британских и французских специалистов — начали заниматься дешифровкой немецких секретных сообщений. Вначале им требовалось на это два месяца, и раскрытые сведения устаревали. Однако 12 февраля 1940 года во время нападения на немецкую подлодку U-33 у западного побережья Шотландии были захвачены два дополнительных диска, использовавшиеся на морском варианте «Энигмы». Через пять недель в Государственной школе кодов и шифров (ГШКШ), располагавшейся в Блетчли-Парке, Букингемшир, в сорока милях к северо-западу от Лондона, появилась «бомба», электромеханическое устройство, способное производить сотни вычислений в минуту. Его создал талантливый математик из Кембриджа, эксцентричный гомосексуалист Алан Тьюринг. Среди других «героев» Блетчли можно назвать и математиков Стюарта Милнера-Барри, Альфреда Дилуина «Дилли» Нокса. Говоря современным компьютерным языком, поляки произвели на свет божий «железо», аппаратные средства, а гении Блетчли — придумали программное обеспечение для операции «Ультра».

В Блетчли находилась не просто школа, а отделение британской разведки, размещавшееся в викторианской усадьбе с великолепным особняком. В 1939 году в нем насчитывалось 150 сотрудников. К 1942 году на территории усадьбы появились домики, и штат вырос до 3500 человек, а в конце войны численность персонала уже составляла 10 000 человек. (Несколько домиков, в том числе и тех, где велись самые важные работы, можно увидеть и сегодня, как и «бомбы», прототипы современного компьютера, и захваченные у немцев «Энигмы».) В домиках 6 и 3 дешифровывались, переводились, аннотировались и передавались по назначению сообщения вермахта и люфтваффе, в домиках 4 и 8 (где всем заправляли Тьюринг, а затем шахматный чемпион Хью Александер) обрабатывалась информация кригсмарине, и доклады отправлялись в отдел военно-морской разведки адмиралтейства. В домике 4, кроме того, анализировались всплески и спады в потоке сигналов, которые также могли указывать на определенные намерения противника. Перехват шифровок германской армии стал возможен уже 4 апреля 1940 года, за пять недель до начала блицкрига Гитлера против Запада. Однако с 1 мая британцы в Блетчли и поляки во Франции в течение трех недель не могли пробить барьер «глухоты», возникший в результате того, что немцы изменили установочную процедуру [822] . В целом же им удавалось расшифровывать депеши вермахта и люфтваффе за три — шесть часов, а во время «Битвы за Атлантику» любые сигналы военно-морского флота становились известны через час после их передачи [823] .

822

Sebag Montefiore, Enigma, pp. 296—297.

823

Bennett, Behind the Battle, p. xix n. I.

Взлом немецких кодов оказался возможным не в последнюю очередь благодаря ошибкам, промахам и несовершенству системы шифрования. Некий немецкий радист, например, каждое утро передавал одну и ту же короткую фразу: «Verlauf ruhig» («Все спокойно»), — что дало кембриджскому математику Гордону Уэлчману, работавшему в домике 6 и усовершенствовавшему в 1940 году «бомбу» Тьюринга, ключ к идентификации нескольких букв [824] . Разрастание люфтваффе накануне войны привело к тому, что в радиосвязь попало немало неподготовленных, недисциплинированных и просто нерадивых людей. Поскольку алфавит состоит только из двадцати шести букв, они не могли обозначаться как таковые при кодировании, а цифры приходилось заменять на буквенные эквиваленты. В результате возникали многочисленные повторы, значительно упрощавшие труд дешифровщиков, и «бомбы» Тьюринга и Уэлчмана смогли существенно сократить огромное количество перестановок — около 1253 триллионов, — использовавшихся в «Энигме».

824

Budiansky, Battle of Wits, p. 207.

Коды военно-морского варианта «Энигмы» были окончательно взломаны в начале апреля 1941 года, хотя на короткое время удалось проникнуть в них в апреле 1940 года. Существовало множество планов захвата немецких кодовых книг, включая дерзкую идею разведчика и будущего автора романов о Джеймсе Бонде Яна Флеминга устроить в Ла-Манше аварийную посадку захваченного вражеского самолета и напасть на спасательное судно [825] . Тем не менее самые важные настройки были получены при захвате у берегов Норвегии немецкого траулера «Кребс»: они и были использованы в Блетчли Тьюрингом в криптоаналитическом процессе «Банбурисмус». Все немецкие капитаны обязывались уничтожать или выбрасывать за борт кодовые книги. 9 мая 1941 года британские эсминцы «Бульдог» и «Бродвей» атаковали немецкую подлодку U-110 Юлиуса Лемпа, и младший лейтенант Дэвид Бам смог завладеть намокшими кодовыми книгами — их потом просушил лейтенант военно-морской разведки Аллон Бэкон, а в Блетчли раскрыли процедуру установки будущих настроек — «Offizier» («Офицер»). К осени 1941 года благодаря материалам «Ультры» заметно уменьшилось количество потопляемых торговых судов. Как отметил один историк, «в Блетчли-Парке напряжение борьбы с криптоаналитическими препятствиями наконец сменилось радостным ощущением собственных успехов» [826] . Но это продолжалось недолго.

825

Sebag Montefiore, Enigma, p. 297.

826

Budiansky, Battle of Wits, p. 207; ed. Hinsley, II, p. 174.

Абвер постоянно следил за безопасностью «Энигмы», как и командующий подводным флотом Карл Дёниц. Однако немцы занимались лишь совершенствованием существующих настроек шифровщика, не придавая значения внедрению новой коммуникационной системы. К примеру, у них имелась аппаратура «Гехаймшрайбер», работавшая не на азбуке Морзе, а на основе телетайпных импульсов, и имевшая не пять, а десять шифровальных дисков. Эту систему в Блетчли окрестили кодовым именем «Фиш», поскольку она трудно поддавалась взлому. Тем не менее немцы ее широко не применяли. Если бы рейх взял на вооружение «Гехаймшрайбер», а не полагался только лишь на «Энигму», то история Второй мировой войны могла бы быть совершенно иной. По мнению историка британской разведки сэра Гарри Хинсли, «не будь «Ультры», высадка в Нормандии могла произойти не раньше 1946 года» [827] .

827

Sebag Montefiore, Enigma, p. 359.

Со стороны могло показаться, будто союзники мало пользовались «Ультрой»: они предпринимали все меры предосторожности для того, чтобы немцы не догадались о том, что их шифровки читаются. Тем не менее информация «Ультры» сыграла важную роль во многих решающих моментах войны — например, в битве у мыса Матапан, в потоплении «Бисмарка» и «Шарнхорста». Благодаря «Ультре» союзники узнали слабые стороны Роммеля перед сражением при Эль-Аламейне, она облегчила продвижение Монтгомери в Тунис в марте 1943 года и планирование вторжений на Сицилию и в Южную Францию, помогла установить расположение германских дивизий перед днем «Д» и заблаговременно узнать о контратаке немцев при Фалезе в августе 1944 года. (Накануне сражения у мыса Матапан в Средиземном море адмирал Каннингем сошел на берег в Александрии с клюшками для игры в гольф, зная, что об этом сразу же будет известно японскому генеральному консулу. На следующий день, 28 марта 1941 года, он потопил три итальянских эскадренных миноносца и два крейсера — об их местоположении и маршрутах движения он знал из дешифровок «Ультры».) [828] . Однако самую большую пользу материалы «Ультры» принесли во время «Битвы за Атлантику». За годы Второй мировой войны в домике 8 Блетчли-Парка было расшифровано один миллион сто двадцать тысяч сигналов кригсмарине из общего количества один миллион пятьсот пятьдесят тысяч.

828

Bennett, Behind the Battle, pp. 75, 241—242.

2

Считается, что в «Битве за Атлантику» судьба Британии решалась так же, как «если бы танковые дивизии немцев вели бои в домашних графствах» [829] . [830] В мемуарах Черчилль писал: «Во время войны по-настоящему меня пугала угроза немецких подводных лодок… Это сражение меня тревожило даже больше, чем славная битва, называющаяся «Битвой за Британию»» [831] . Британцы импортировали две трети продовольствия, 30 процентов железной руды, 80 процентов мягкой древесины и шерсти, 90 процентов меди и бокситов, 95 процентов нефтепродуктов и 100 процентов каучука и хрома [832] . Остановилось бы военное производство в Британии и начался бы массовый голод в индустриальных районах в случае полной блокады импорта подводными лодками — вопрос спорный. Скорее всего этого не случилось бы, поскольку Гитлер не понимал реального значения подводной войны, хотя в 1917 году она чуть не поставила Британию на колени. Если бы нацисты в сентябре 1939 года начали войну с тем же количеством подлодок, которое они имели в марте 1945 года — то есть 463, а не 43, — то Германия могла бы ее выиграть. Они за всю войну никогда не были способны на то, чтобы задушить британский импорт, а после вторжения в Россию вместо Среднего Востока и объявления войны Соединенным Штатам Британия могла чувствовать себя в безопасности и со стороны моря, и в смысле обеспечения импортными ресурсами. «Решающую роль в войне с Англией играет нападение на ее торговые суда в Атлантике», — считал Дёниц, для чего ему нужно было иметь триста подводных лодок, а у него в наличии в 1939 году была лишь шестая часть этого количества [833] . Когда Гитлер наконец осознал их потенциал и их производство резко возросло, то было уже поздно выигрывать «Битву за Атлантику». Если учесть, что в действии обычно находится треть подводного флота, а остальные лодки заняты на учениях или переоснащаются, то ему следовало начать массовую сборку подлодок по крайней мере в 1937 году, но он упустил эту возможность.

829

Графства вокруг Лондона (Кент, Мидлсекс, Суррей, Эссекс).

830

Ellis, Brute Force, p. 133.

831

Churchill, Their Finest Hour, p. 529.

832

Ellis, Brute Force,p. 133.

833

Ibid., p. 134; ed. Young, Decisive Battles, p. 223.

Черчилль не стал бы спорить с Дёницем относительно значения подводных лодок. Он писал уже после войны: «Худшим для нас были атаки немецких подлодок. Немцам надо было делать ставку именно на них» [834] . Но в начале войны Дёниц не занимал столь высокого положения, какого удостоился позднее (адмирал заканчивал войну фюрером Германии). Хотя его и называли Führerder Unterseeboote («фюрер подводных лодок»), он был втом же звании, что и командир крейсера [835] . Дёниц родился в сентябре 1891 года в Грюнау под Берлином, служил первым вахтенным офицером под началом аса-подводника Вальтера Форстмана в Первой мировой войне, затем сам командовал лодкой в Средиземном море и попал в плен, когда его субмарина, атаковавшая британский конвой, всплыла на поверхность, потеряв управление. Находясь на борту британского крейсера в Гибралтаре в качестве военнопленного, он наблюдал в ноябре 1918 года за празднованием подписания перемирия. Показав рукой на флаги союзных государств, развевавшиеся на кораблях, Дёниц спросил капитана: «Что за удовольствие от победы, достигнутой всем миром?» «Да, это очень необычно», — ответил британец с пафосом, упустив, правда, возможность объяснить пленнику, что может случиться со страной, объявляющей войну всему мировому сообществу [836] .

834

Churchill, Hinge of Fate, p. 107.

835

ed. Showell, Fuehrer Conferences, p. viii.

836

Padfield, War beneath the Sea, p. 10.