Смерть барона фон Фриделя
Шрифт:
Я перелистываю две страницы назад - оказываетс. Что вчера я писал в это же время неестественным женским почерком. Я сидел у окна, в женском платье, в ногах у меня лежала лютня, под аккомпанемент которой я пел. По-видимому, я музыкален, когда становлюсь женщиной, - вот тут записана песня, которую я сочинил, переложил на музыку и пел: "Грезы, дремлющие в буках".
"Грезы, дремлющие в буках"! Прямо тошно! О Господи, Боже Ты мой, до чего я ненавижу эту сентиментальную женщину! Если бы только найти хоть какое-нибудь средство, чтобы изгнать этот отвратительный, подлый солитер!
***
Стр. 980. Почерк барона.
Вчера вечером я был в деревне. У Кохфиша было какое-то дело к леснику, и он попросил меня заехать к Беллингу, нашему мяснику, и лично сделать ему наконец выговор за дурное мясо, которое он нам присылал на прошлое неделе.
Я поехал к мяснику верхом, был вечер, и когда я к нему приехал, то наступали уже сумерки. Я крикнул, но никто не появился в дверях. Я крикнул еще раз, тогда в окно выглянула свинья. Наконец я сошел с лошади, отворил дверь и вошел в лавку. Там никого не было, ни одного живого существа, за исключением большой свиньи. Свинья отбежала от окна, стала за прилавком и положила передние ноги на мраморную доску. Я засмеялся, а свинья захрюкала. Чтобы рассмотреть ее хорошенько, я чиркнул спичкой и зажег газ.
Тут я хорошо увидел - я увидел№
На свинье был фартук, и за поясом торчал широкий ножик. Она продолжала опираться передними лапами о прилавок и хрюкала; мне казалось, будто она спрашивает меня, что угодно. Я продолжал смеяться, мне понравилась эта остроумная выдумка мясник, который так хорошо выдрессировал свинью, что она может заменять его. Однако я все-таки хотел повидать мясника, чтобы передать ему то, зачем я приехал; я крикнул: "Беллинг! Беллинг!" Мой голос
громко раздался в пустом доме, но никто не ответил мне - только свинья захрюкала как бы в ответ. Потом она вышла из-за прилавка, продолжая ходить на задних ногах, и прошла мимо меня в угол. Я обернулся: там на больших железных крюках висели туши - туши двух выпотрошенных людей. Туши были разрублены пополам вдоль, и висели, как висят свиные туши, головой вниз, белые и бескровные. И я узнал их: две половины представляли собою Беллинга, а две другие - его тучную жену. Свинья вынула из-за пояса широкий нож, вытерла его о кожаный фартук и снова захрюкала; она спросила, - ах, я понял ее язык!
– хочу ли я огузок, лопатку или филе? Она отрезала большой кусок мяса, свесила его на весах, завернула его в толстую бумагу и дала его мне. Я взял его. Не будучи в состоянии произнести ни слова, я быстро направился к двери; свинья проводила меня с низкими поклонами. Она прохрюкала мне, что я буду доволен, что у нее только товар первого качества.
Ваш покорный слуга - окажите честь и в другой раз - и№
Лошади моей не было больше перед дверью; я должен был идти в замок пешком. Я держал пакет в руках; мне было идти очень противно, когда я чувствовал, что мои пальцы вдавливаются в мягкое мясо.
Нет, нет, это было слишком противно - я швырнул пакет далеко в лес. Когда я наконец пришел в себя, то была уже глубокая ночь. Я пошел в спальню, вымыл руки и бросился на постель.
Но вдруг - не знаю, как это случилось, - я очутился в дверях кухни. Люди проходили мимо меня, никто не замечал меня. Пришел Кохфиш, я позвал его, но он не слыхал. Он подошел к очагу и заговорил с дамой, которая там стояла. На сковороде жарилось филе. Дама крикнула кухарке, чтобы та принесла сливки для соуса. Этой дамой - был я.
***
Стр. 982. Тут же непосредственно - женский почерк.
Нет, милостивый государь, эта дама была я! Та самая, которая сидит здесь и пишет. Мне нет никакого дела до вас, если даже природа подшутила и заключила меня с вами в одном теле, милостивый государь. Я не имею никаких претензий на это тело, когда оно принадлежит вам, но прошу соблюдать также и мое право, когда я вселяюсь в него. Если вы опять вздумаете преследовать меня и подсматривать за мной, как вчера в кухне, - то вспомните только, что я существую, а вас больше нет! Вы сами меня видите, меня все видят; каждый,. кто дает мне руку, ощущает меня. Но вас я не вижу,и никто не видит вас и не ощущает вас. Так что же вы такое? Менее, нежели тень моего отражения в зеркале!
Вы когда-то существовали, когда меня не было. А после, когда я явилась, вы начали притеснять меня, выгонять, вы огнем выжгли всякое воспоминание обо мне. Да, господин барон, вы никогда не переставали разыгрывать кавалера по отношению к той даме, которая вам - как бы это выразиться - была ближе всех. Но теперь вы, конечно, сами видите: вы проиграли; вот причина вашей бешеной злобы против меня, и эта злоба началась с тех пор, как вы стали вести записки. Эта книга, конечно, ваша, милостивый государь, но также и моя: это наша общая книга. Говорите, сколько вашей душе угодно, что я навязалась, что меня никто не звал, что я появилась, не испросив на это вашего любезного согласия, как я не просила разрешения вообще смешивать свою жизнь с вашей. Я имею право на существование, и я существую и пускаю в жизнь все более и более глубокие корни. А вы чахнете, господин барон, вы сохнете и вянете, как дерево, у которого подточены корни. А я унаследую после вас, сегодня же, пока вы еще живы. Верьте мне, скоро я буду полновластной госпожой в этом замке, можете тогда бродить в виде призрака, сколько вашей душе угодно.
Меян очень забавляет делать записи в этой черной книге. Я этоделаю, и в особенности сегодня, только для того, чтобы напомнить вам, что я существую и что вас - в таком случае - нет. Вот посмотрите сюда, мой бедный барон: я сижу здесь, пишу своей рукой.
***
Стр. 983. Сейчас же непосредственно - почерк барона, более крупный и твердый, чем обыкновенно, написано толстым синим карандашом.
Я, я, я существую! Я сижу здесь! Я пишу! Я хозяин замка! Я позову врачей, лучших профессоров в Европе. Я болен, вот и все! А ты, отвратительная женщина, не что иное, как моя глупая болезнь! Но мы тебя еще выгоним, червяк противный, подожди только!
Ну вот, я послал три телеграммы, одну в Берлин и две в Вену. Кохфиш сейчас же отнесет их на почту. Ах, хоть один из этих господ найдет время для меня и моих денег.
***
Стр. 984. Женский почерк.
Так, так, господин барон, еще, еще! Забавляйтесь себе вашими мальчишескими выходками, поверьте, я сумею их парировать.
Так, например, как я это сегодня сделала.
Кохфиш доложил о приезде господина тайного советника. Главного врача, профессора доктора Макка. Как это мне импонирует! Я заставила его ждать два часа, потом я наконец вышла. Я сама болезнь, господин барон, по поводу которой вы хотели советоваться!
Он несколько растерялся. "Я думал", - сказал он.
Я была очень любезна. "Вы думали, господин профессор, увидеть мужчину, не правда ли? Но барон настолько же женщина, насколько я мужчина - и сегодня вы видите меня в облике женщины. Вот это-то".
Тайный советник прочел мне целую лекцию относительно Venus Urania; в его лекции не было ни слова, которого я не знала бы уже раньше. Дело в том, господин барон, что вы сами усердно занимались этим вопросом, а я ведь унаследовала и вашу память, как и вообще все остальное. Конечно, профессор принял меня за вас, милостивый государь, и, конечно, он принял вас за приверженца уранизма. Я оставила его в этом убеждении; тем более, что я знаю, как это будет вам обидно, миостивый государь, - это маленький ответ на те глупости, которые вы любите говорить мне в этой книге.
Берегитесь, милостивый государь! Если вы хотели войны - то я принимаю вызов.
***
Стр. 996. Почерк барона.
Так я еще существую? Неужели я получил от этой женщины милостивое разрешение еще немного побродить по этой грешной земле?
Я не боюсь смерти и никогда не боялся. Но разве я не умирал уже сотни раз - и снова не воскресал к жизни? И разве я знаю - если я теперь живу, что я живу не в последний раз?
Другие люди умирают - и тогда все кончается легкие больше не дышат, сердце перестает биться, кровь останавливается. Мышцы, мускулы, ногти, кости - все истлеет рано или поздно. Но мое тело продолжает жить, моя кровь переливается в жилах, мое сердце бьется№ только я сам перестаю существовать. Но разве я не имею права умереть? Умереть, как другие люди?