Смерть цвета бейсик

Прост Александр

— Ну? Чего вы как с цепи? Сначала дед, теперь ты.

— Костя, погуляй пока.

Я доверял Косте как себе, но и ему не стоит знать лишнего без необходимости. К тому же таким образом я подчеркивал Мише всю серьезность ситуации.

— Миша, Миша… — случившееся было такой нелепо, что я затруднялся начать, — скажи мне, Миша, когда ты пару недель назад интересовался министерством и агентством, это зачем было?

— Ну, интересно, чем вы с дедом занимаетесь. Тем более такой масштабный проект.

— Второй раз скормить мне это фуфло не выйдет. Твой интерес был как-то странно сосредоточен на системах безопасности, нынешних и будущих.

К чему бы это? — я заглянул ему в глаза.

— Ну, э… — Миша смещался, сказывался недостаток опыта, — все-таки, самое интересное, технологичное.

— Миша, я не старшеклассница. У меня даже косичек нет. И кормить кошечку я к тебе не поеду.

— Какую кошечку?

— Милую! С хвостиком. Ты, Миш, задумал глупость, не знаю какую точно, но глупость. Дурацкую глупость. Причем в неправильном месте и с неправильными людьми.

— И что же ты, дядя Коля, знаешь об этом месте? Или о моих друзьях?

— Побольше твоего. Представь, что ты кортик…

— Дядя Коля, если уж пытаешься щегольнуть молодежным сленгом, зови их катетами, кортики — вообще не современно, так никто не говорит.

— Пусть, так. Как ты думаешь, долго ли проработает такое заведение без санкции конторы? Сколько, по-твоему, тут стукачей?

— Среди моих друзей ни одного.

— Откуда бы тебе это знать? Человек слаб.

— Вот это я знаю, — он со значением посмотрел на меня.

Я не без труда сдержался: то, что мне хотелось ответить и даже сделать, к цели не приближало.

— Ладно, давай оставим в стороне, как ты это делаешь. Хотя делаешь опасно и неумно. Давай поговорим, зачем ты это делаешь. Предположим, а так не будет, вас не поймают, вы успешно заложите и взорвете какую-нибудь идиотскую бомбу в Министерстве. Кто, по-твоему, пострадает? Подлые оккупанты? Мерзкие предатели? Ничего подобного. Оторвет голову какой-нибудь Полине Петровне из подотдела департамента по делам несовершеннолетних и уборщице Кате. Зачем это? Кому будет хорошо? Ты, кстати, лично знаком с нынешним замминистра.

— С Галицким?

— Вот что он плохого тебе сделал?

Причем здесь я… И что Галицкий? Ну, обаятельный человек. Мало ли кто обаятельный. Гитлер вот тоже любил кошечек. Только теперь Галицкий беззаветный защитник пидоров, любитель повосхищаться демократиями. Англия, Магна Карта, все такое. Где же его консерватизм и православное слабоумие?

— Ты его путаешь, я даже догадываюсь с кем. Галицкий всю жизнь стоял за либералов.

— Ну и что? Какая разница? Чего спорить, ты сам обо всех них отзываешься как о подонках.

— Я и о предыдущих так же отзывался, да они и были ровно такими же, а если подумать, просто теми же.

— И ты предлагаешь по этому случаю ничего не делать. Смириться и терпеть, — он включил монитор, вмонтированный в спинку водительского сидения, и защелкал, переключая цветастые картинки. — Надо же что-то делать.

— Померь температуру. Лучше всего ректально. Или выучи хинди, раз уж тебя так угнетает бездействие. И прекрати, выключи.

— Ничего не делать и смириться… досталось тебе, дядя Коля.

— Мы все умрем. Ты, я, даже маленькая Настя. Это никому не нравится. Категорически. Почему бы не взорвать в знак протеста городской планетарий?

Миша подался вперед спорить, но я остановил его движением руки.

— Четырнадцать лет назад я сидел с моим другом, лучшим моим другом, в заведении вроде этого, только картинки были другие развешены. А так точно такой же шалман, где молодым бунтарям подавали модные

коктейли и чувство собственного величия. Мой друг был очень красноречив, куда красноречивей тебя, он говорил слова, убедительные слова. А может, так казалось, мне ведь было на четырнадцать лет меньше, чем сейчас. Я отговаривал его, как отговариваю тебя, но почему-то получилось так, что не он пошел со мной, а я с ним, хотя прекрасно было понятно, как это глупо и бессмысленно и чем закончится. И Боря понимал не хуже, но вокруг была толпа истеричек и придурков, обожавших его, и страх увидеть их хари недовольно сморщенными был сильнее разума, сильнее всего. Боря тогда носил ватник и тельняшку. Не символические подделки, как у тебя, а самые настоящие. Представить не могу, где он их раздобыл. Но даже настоящий ватник и настоящая тельняшка — тоже слова. Боря, как и ты, ничего не знал о всяком таком, о людях, носивших тельняшки и ватники всерьез, не маскарадом. Уже к вечеру, пока я валялся без памяти весь в дырочку, твоя мать искала моего друга по моргам. А маленький мальчик плакал и звал папу и маму. И все это было зря, просто так, ни за чем.

— Это было зачем, дядя Коля, его портреты висят везде, его стихи знает каждый. Отец зажег огонь, который никогда не погаснет.

— Ты говоришь слова, хлесткие слова, громкие слова. С ними нельзя спорить, но не потому, что ты прав. Чтобы спорить со словами, нужно говорить другие слова, а я этого не умею и не люблю. Огонь… Если огонь нужен, его зажгут. Не обязательно умирать в двадцать семь, тем более в восемнадцать. Мне надо было двинуть его табуреткой по башке, скрутить и запереть где-нибудь на неделю-другую. И с тех пор я постоянно спрашиваю себя, почему же я этого не сделал?

— Потому что не смог бы. Он был герой. Героя, дядя Коля, табуреткой не остановишь.

— Наверно. Поэтому его портреты висят всюду, а у меня что-то ноет на погоду. Подумай прежде, чем начнут вывешивать твои портреты, подумай, хотя бы о матери, она не переживет еще одной прогулки по моргам.

Я торопливо метался по квартире, собираясь. Никогда бы не признался в этом Кате, но у дяди Миши, при всех капителях и ангелочках, мне нравилось больше. Из нашей квартиры Катя устроила какой-то морг класса люкс, ужасно стильный, сплошное стекло и хром, но мало походящий на человеческое жилье.

Миша не шел у меня из головы. Дело двигалось к большой беде, и разговорами тут не поможешь. Упрямый молодой баран. Где-то между часами и бабочкой меня осенило. Найденное решение выглядело коварно, но эффективно, и к тому же несложно. Можно Ушакова попросить, он не откажет, да и нужна мелочь. Закрывают его на пару дней и прессуют. Без членовредительства, но жестко, чтоб обкакался. Горя Миша не видел, стараться особенно не придется. Он выходит, и дядя Миша рассказывает, как вытащил его едва-едва, за большие деньги и ненадолго. Юноша меняет замаранное бельишко и, обгоняя тень, сбегает учиться в Китай, пока за ним не пришла кровавая охранка. В Гуанчжоу видит в каждом встречном тайного агента, а себя считает очень важным политическим беженцем. При хорошем исполнении должно хватить надолго, может, и навсегда. Правда, если не совсем обалдеет от страха, может возникнуть резонный вопрос, почему им занимается полиция, а не кортики, ну, или как их там теперь. Значит, не должны представляться. Выглядит немного сложновато, есть где напортачить, но как идея неплохо. Надо обмозговать получше, посоветоваться по деталям с дядей Мишей, он такие вещи хорошо умеет.