Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

Добрынин Андрей Владимирович

Корсаков остановил машину в двух кварталах от дома, указанного ему Льюисом Кларком по прозвищу Тыква. Схема расположения Помещений в доме и засады на чердаке накрепко отпечаталась у Корсакова в мозгу, и как раз поэтому он вошел во двор смежного дома, по пожарной лестнице поднялся на крышу и сквозь слуховое окно проскользнул на чердак. Его целью была массивная, обитая железом дверь, соединявшая чердаки двух наглухо пристроенных друг к другу смежных домов: слепок ключа от этой двери ему успел добыть расторопный Тыква. По чердаку, пол которого был завален разным хламом, а пространство пересекалось в разных направлениях стропилами и поперечными балками, Корсаков прошел совершенно бесшумно. Тело его словно обтекало все препятствия, ступал он так мягко, что казалось, будто толстые подошвы его ботинок сплошь пронизаны чуткими нервами. Добравшись до двери, он прильнул ухом к щелке у косяка, но не смог ничего расслышать. Окинув взглядом кирпичную стену, он заметил отверстие, сквозь которое тянулись какие-то провода. Подкравшись к этому месту, он вскарабкался к отверстию, повернулся к нему ухом и застыл на стене, прилипнув к ней наподобие ящерицы. В таком положении он провел добрых полчаса. Сначала он услышал шуршание и похрустывание — кто-то пытался устроиться поудобнее среди обломков фанеры и клочьев бумаги, покрывавших пол чердака; затем до его слуха донеслась реплика вполголоса и такой же невнятный ответ; затем он услышал потрескивание и хрип портативной рации. Отвечая на запрос, человек за стеной повысил

голос: «Все нормально... Да, «Первый» ушел за объектом... «Второй» на месте, мы с ними на связи и наблюдаем за ними. Смена будет как обычно? Ладно, продолжаем наблюдение». Когда сеанс связи прекратился, тот же голос грязно выругался на сицилийском диалекте и добавил по-английски: «Сколько можно торчать на чердаке и пасти какую-то паршивую бабу? Дали бы команду, я бы ее укокошил первым же выстрелом. Десять против одного: тот тип, которого мы ждем, после этого сам вылез бы из норы». Говоривший не знал, что своими словами подписал себе и напарнику смертный приговор, более неотвратимый и беспощадный, чем приговор любого суда. По звуку Корсаков примерно установил, в каком месте смежного чердака находится пост. Он осторожно спустился со стены и присел на минутку, дабы мышцы, одеревеневшие от длительного напряжения в неудобной позе, расслабились и снова стали послушными. Затем он вновь прокрался к двери, вставил приготовленный ключ в скважину и замер в ожидании. Дождавшись, когда внизу раздадутся рычание и грохот тяжелого грузовика, втискивающегося на повороте в узкую улицу, Корсаков плавно потянул на себя тяжелую дверь. Взгляд его метнулся по диагонали через полутемное помещение к светлому квадрату слухового окна. На фоне неба резко вырисовывалась голова человека, в бинокль наблюдающего за улицей. Корсаков, однако, заметил это только краем глаза — в полутемном помещении он никогда сразу не смотрел на свет. Второй бандит сидел, прислонясь спиной к столбу, поддерживавшему стропила, курил сигарету и, щурясь от дыма, чистил пистолет, части которого лежали у него на коленях. Когда дверь отворилась, он, словно почувствовав взгляд Корсакова, поднял глаза. Выстрел из армейского «кольта» грохнул оглушительно в просторном помещении чердака, но снаружи его никто не услышал, так как на улице продолжал рычать неуклюже маневрировавший большегрузный трейлер. Бандит, чистивший пистолет, завалился на бок, сигарета, выпавшая из его рта, задымилась в мусоре на полу, но тут же погасла, обильно орошенная струей крови из простреленного лба. Наблюдатель резко присел и машинально протянул руку к снайперской винтовке, прислоненной стоймя к стропильному столбу. Сзади он услышал спокойный голос:

— Убери руки и забудь о винтовке. Отойди от окна. Повернись.

Бандит повиновался. Первым, что он увидел, повернувшись, оказался зрачок пистолета, глядевший ему прямо между глаз. Это зрелище полностью парализовало его волю, и на все вопросы он отвечал монотонно и не задумываясь, как автомат. Лицо его показалось знакомым Корсакову, и тот спросил:

— Кажется, я тебя знаю. Как тебя зовут?

— Ла Палья, сэр. Джонни Ла Палья.

— Ты работаешь на Ди Карло?

— Да, сэр, я его человек. Мне приказали...

— Ладно, я знаю. Ди Карло теперь работает на семью Скаличе?

— В основном да, сэр.

— Что значит — «в основном»?

— Заказы семьи Скаличе для нас главные, мы выполняем их в первую очередь. Но нам случается работать и на других заказчиков, если это не идет во вред семье.

— Сейчас десять утра. Когда придет смена?

— Еще не скоро, сэр, только в двенадцать. Вы ведь меня не убьете, сэр?

— А ты хотел жить вечно, Джонни? — усмехнулся Корсаков. — Странно слышать такой вопрос от человека твоей профессии. Я не убийца, это верно, но тебе очень не повезло: во-первых, ты видел мое лицо, а во-вторых, человек чести не должен называть немолодую леди паршивой бабой.

Джонни Ла Палья тупо смотрел куда-то в темный угол чердака. Он хорошо понимал ситуацию и не надеялся выжить. Ему представился пляж на Лонг-Айленде, куда он договорился поехать в субботу с невестой, бесконечная океанская даль, бесчисленные зеленовато-серые волны. По контрасту он вспомнил море Сицилии: прозрачно-бирюзовое под ослепительным небом, в отдалении от берега — густо-синее, на прибрежных скалах — городок, такой же непорочно-белый, как и барашки бегущих к берегу волн. В церкви брякает колокол... Рука Джонни безостановочно творила крестное знамение. Он пожалел о том, что успел посетить Сицилию только как турист — хорошо было бы пожить там, оглядеться, возможно, жениться... Джонни услышал донесшийся с улицы рев грузовика, и в тот же миг страшный удар в лоб швырнул его на груду пыльного хлама. С размаху ударившись спиной о поперечную балку, он уже не почувствовал боли.

Корсаков осмотрел снайперскую винтовку. Оружие его порадовало — это оказался армейский «ре-мингтон-40-A-l» с прицелом «унертл», из такой винтовки ему приходилось стрелять много раз. Корсаков провел ладонями по изящным обводам оружия, покачал его на руках, как младенца, заново привыкая к нему. Рядом на полу стоял чемоданчик, куда винтовка укладывалась в разобранном виде. Там же в специальном углублении Корсаков обнаружил коробку с патронами. Он тщательно протер пистолет и бросил его на пол, закинул винтовку на плечо, повесил на грудь бинокль, подхватил чемоданчик и пошел обратно на смежный чердак. Вполне вероятно, что наблюдатели из полиции или ФБР успели засечь пост людей Ди Карло и следят за ним, поэтому появляться в этом окне Корсакову не следовало. Впрочем, на смежном чердаке он тоже не стал вести наблюдение прямо из окна, а вскарабкался по наклонной балке в глубине чердака под самую крышу и оттуда направил бинокль в окно. Невольно он усмехнулся, увидев, что маневрирующий на улице грузовик, сослуживший ему своим ревом добрую службу, принадлежал компании «Коутранс», контрольным пакетом акций которой владело семейство Скаличе. Впрочем, причудливым было и то обстоятельство, что обоих «курков» на чердаке он застрелил из «кольта», зарегистрированного как личное оружие агента ФБР. «Сами их пристрелили, а валите опять на меня», — патетически воскликнул Корсаков про себя, как бы репетируя оправдательную речь. Он Знал, что в действительности его скорее всего избавят от необходимости оправдываться и убьют, как только выследят, — если не те, так другие. «Что ж, ребята, попробуйте, — пробормотал он себе под нос. — Я не залезаю в нору, не прячусь, не выхожу из игры. Вот только ход теперь мой». В бинокль он хорошо видел черный «Понтиак», припаркованный у самого входа в пиццерию — среди машин, из которых велась слежка, Жорж упоминал и об этой. Водитель сидел за рулем — его лица Корсаков не видел, но торс сквозь ветровое стекло различал хорошо. Расстояние составляло примерно семьсот ярдов — стрелять с такой дистанции из неудобного положения, с трудом балансируя на балке и держа винтовку на весу, было бы сущей авантюрой. Появляться в окне Корсакову очень не хотелось — один удачный фотоснимок мог испортить ему жизнь на долгие годы вперед, однако выбора у него не оставалось. Он мысленно отрепетировал свои действия: прыжок на пол, схватить винтовку, дослать патрон в ствол, подскочить к подоконнику, прицелиться, выстрелить, скрыться — и продолжал наблюдать, дожидаясь подходящего момента. Он увидел, как открылась задняя дверца и бандит, сидевший на заднем сиденье, вышел из машины, поднялся по ступенькам и вошел в пиццерию. «Удобно устроились», — хмыкнул Корсаков. Парковка у пиццерии была запрещена, но бандитов, видимо, это не слишком волновало. Они чувствовали себя хозяевами округи, но за все привилегии приходится платить. Корсаков крепко обхватил балку ногами и повис вниз головой,

встряхивая затекшими руками, дабы восстановить в них кровообращение. Затем одним резким движением он вновь оседлал балку и вновь приставил к глазам бинокль. Бандит, вошедший в пиццерию, уже выходил обратно, осторожно неся пиццу на вытянутых руках. Корсаков тут же спрыгнул с балки. Надев темные очки, он с винтовкой в руке подбежал к окну, прильнул глазом к прицелу и только после этого поднял очки на лоб. Пористая резина окуляра мягко облегла глазницу, легкое и в то же время увесистое оружие ощущалось частью тела. Корсаков еще раз прикинул расстояние до цели и скорость ветра — судя по шевелению листвы на деревьях, та составляла от 5 до 8 миль в час. Поправку на ветер и на снижение пули в полете под действием силы тяжести Корсаков мгновенно рассчитал в уме, как в лучшие времена, когда ему приходилось делать в день десятки дальних выстрелов. Поймав в перекрестье прицела виднеющийся за ветровым стеклом «Понтиака» торс водителя, Корсаков задержал дыхание и плавно нажал на спуск — сначала раз, потом еще три раза подряд, чтобы нейтрализовать возможные отклонения, неизбежные при дальней стрельбе. Он видел в прицел, как ветровое стекло сначала потеряло прозрачность, подернувшись льдистой сетью трещин, а затем осыпалось. В дыре с рваными краями Корсаков заметил слабое шевеление в салоне «Понтиака», но не обратил на него внимания, так как знал, что не промахнулся, а добивать полумертвого бандита не было времени — второй, несший пиццу, остановился на ступеньках, осознал, что происходит, отшвырнул в сторону свою ношу и, повернувшись, бросился обратно к двери в пиццерию. Ветер, дальность, время полета пули и движение, которое совершит цель за это время, молниеносно сложились в поправку в мозгу Корсакова. Грохнул выстрел и через мгновение — еще три, один ,за другим. Ноги бегущего подломились, и он неуклюже, боком, повалился на ступеньки. Корсаков менял прицел, не прекращая стрелять, и видел, как от пулевых попаданий содрогается тело на ступеньках. Дверца «Понтиака» открылась, и водитель, согнувшись в три погибели, вывалился из машины и, держась за живот, рухнул на колени. У Корсакова промелькнула мстительная мысль — оставить его умирать в мучениях, но все-таки он прицелился и выпустил в раненого оставшиеся в магазине патроны. Тот оторвал руки от живота, весь обмяк и ничком ткнулся в асфальт. Не обращая внимания на суматошное оживление, поднявшееся на улице, Корсаков уверенными движениями разобрал винтовку, сложил части в чемоданчик и с чемоданчиком в руке направился к пожарной лестнице. Для того чтобы перехватить его, преследователям с той улицы, где остались убитые, требовалось сделать немалый крюк, и он был уверен в том, что ему удастся уйти.

Вечером в одном из офисов семейства Скаличе раздался звонок. Лука Терранова снял трубку. Голос звонившего показался ему смутно знакомым, а когда тот вкрадчивым тоном назвал свое имя, Терранова вздрогнул.

— Зачем вы устроили эту бойню? — взвизгнул Терранова. — Дон приказал охранять вашу мать, и вот как вы ему отплатили?

— Не считайте меня идиотом, мистер Терранова, — оборвал голос. — Впрочем, с вами вообще не хочу говорить. От вас мне нужно только одно: передайте вашему дону, что через два часа я перезвоню ему по этому же номеру.

В трубке зазвучали гудки отбоя. Лука Терранова никогда не сомневался в собственной храбрости, но тут он почувствовал, что его прошиб обильный пот. Он уже знал о том, что погибли все шестеро пар ней, следивших за матерью этого бешеного волка, которого дон, на горе им всем, решил использовать. Терранова не любил поднимать панику и всегда славился хладнокровием в сложных ситуациях, но, уточнив у прикормленных полицейских обстоятельства расправы у поликлиники и у пиццерии, он понял, что ребята ровным счетом ничего не смогли сделать, только один вытащил нож, но в ход его пустить не успел. На чердаке Терранова побывал сам после того, как ему доложили о гибели засады. Обоих стрелков Ди Карло враг каким-то непонятным образом застал врасплох, хладнокровно застрелил их, а затем из их же оружия расстрелял пост у пиццерии, причем, похоже, ни одной пули не потратил зря, словно вел огонь в упор, а не с расстояния в семьсот ярдов. Терранова посмотрел в окно, обводя взглядом окрестные дома. А что, если этот тип засядет где-нибудь напротив? Узнать, где находятся офисы семейства, — не проблема, журналисты давно уже раззвонили на весь свет и это, и много чего еще. На все верхние этажи, чердаки и крыши людей не хватит, особенно если приятель дона будет и дальше уничтожать их такими же темпами. Стало быть, он может обезглавить семейство, когда ему заблагорассудится. А тут еще молодой дон где-то разыскал бывших сослуживцев этого русского убийцы, и они рассказывают ему всякие ужасы. В том, как он стреляет, все уже имели случай убедиться, но не меньшее впечатление произвел на Терранову рассказ бывшего наемника, пересказанный ему Джо Скаличе. Во время очередной заварухи в Катанге отряд этого Корсакова захватил на окраине какого-то городка здание то ли склада, то ли фабрики, но затем был там отрезан. Корсаков приказал занять круговую оборону и удерживать здание, но негры, которыми он командовал, решили прорываться к своим и бросили его. Сутки со стороны фабрики доносилась перестрелка, а когда городок все-таки был взят, вокруг фабрики и в самом здании обнаружили живого Корсакова и несколько десятков трупов тех, кто штурмовал корпус, в котором он засел. Немало мертвецов, найденных в помещениях, оказались убиты голыми руками, а у нескольких перегрызены глотки — не перерезаны, а именно перегрызены. Что же это за фрукт, думал Терранова. Ему и самому приходилось убивать людей, но подобного ожесточения он не мог себе представить, и чего ради — ради каких-то вонючих негров? Да пропади они пропадом — можно показать им, как нажимать на курок, но подставлять из-за них голову под пули — такого Терра-нова не мог понять. Драться буквально насмерть, потерять человеческий облик — и все за достаточно скромное жалованье инструктора? А потом, когда бой кончился, выстроить свой отряд и расстрелять, как это сделал Корсаков, каждого пятого! Нет, у парня определенно не все дома, однако легче от такого диагноза никому не станет: в своем деле он профессионал и не остановится ни перед какой кровью. Терранова опасливо покосился на окно и опустил жалюзи.

Джо Скаличе приехал в офис Террановы через полтора часа. Оставшиеся до времени звонка полчаса он говорил не переставая — то сыпал проклятьями, то отдавал распоряжения, то придумывал способы завлечь врага в ловушку, то сулил Корсакову золотые горы, словно тот собственной персоной сидел перед ним. Терранова заикнулся было о том, что неплохо бы позвонить в полицию и попросить их засечь, откуда произойдет звонок, но Скаличе в ответ только безнадежно махнул рукой и нервно закурил очередную сигарету.

— Все это без толку, — сказал он. — Так просто его не возьмешь. Лучше попробовать поговорить с ним по-хорошему... пока по-хорошему. Доброе слово ничего не стоит, а ценится дорого, — добавил Джо, перефразируя Сервантеса, о котором, впрочем, даже не слышал.

— Такие проблемы — только от одного ненормального парня, — покачал головой Терранова. — Может, просто предложить ему отступного?

— Лука, ты же сам говоришь, что он ненормальный, — с досадой воскликнул Джо. — Не будь он психом, разве дело могло бы так обернуться?

«Не будь он психом, он, возможно, был бы уже трупом», — пришла Терранове в голову парадоксальная мысль, но он не стал ею делиться, тем более что телефон наконец зазвонил. Джо судорожно схватил трубку.

— Привет, Джо, — услышал он знакомый голос. — Ты уже похоронил своих покойников? Торопись, они далеко не последние.

— Зачем ты заварил эту кашу, Вик? — с надрывом спросил Джо. — Я не хотел сделать тебе ничего плохого. Всю подставку затеял Берганцоли, это его идея. Меня не было в Нью-Йорке, и он решил проявить инициативу. Давай разойдемся как разумные люди, Вик, — Назови свою цену.