Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)
Шрифт:
Автомобиль проехал мимо группы причитающих женщин. Несмотря на свое неподдельное горе, при виде военных машин они, словно по команде, испуганно примолкли. Женщины собрались вокруг двух мертвых тел, покрытых простынями, — видимо, случайных жертв артобстрела. Увидев, что Шарль снимает эту сцену, Мондрагон снова болезненно поморщился.
— Войны без жертв не бывает, господа, — сказал он. — Особенно если противник постоянно прикрывается мирным населением.
Выехав из города, машины запетляли по проселочным дорогам среди посевов. Местность была уже прочесана войсками: боевые машины виднелись далеко впереди, приближаясь к покрытым лесом холмам предгорий. Следы гусениц и колес в разных направлениях исполосовали рыхлую землю полей, вмяв в землю растения. Лишь кое-где искалеченный стебель упрямо поднимался над множеством мертвых собратьев, показывая всем, кто хотел видеть, свои изломанные члены, свою разлохмаченную плоть. Броневик, возглавлявший движение, также порой катил прямиком по посевам, сокращая расстояние до шоссе, на которое, по словам генерала, им следовало выехать. Наконец они достигли шоссе, миновав в месте его пересечения с проселком группу солдат, возводивших укрепленный пост, и охранявший строителей танк. По асфальту броневик помчался со скоростью легкового автомобиля, вынуждая джипы поспевать за ним. Кавалькада обгоняла по свободной встречной полосе бесконечную вереницу армейских грузовиков, вновь потянувшуюся вперед, за боевыми частями, преследовавшими отступающего противника. Один раз броневику, а за ним и джипам пришлось
— Не повезло, — покачал головой Мондрагон. — Хороший был офицер.
Увидев, что Шарль с камерой выбирается из джипа, Мондрагон сказал ему:
— Можете работать смело — мин здесь уже нет. Впрочем, и те, что были, — одни противотанковые.
Шарль принялся обходить со всех сторон искалеченные машины, стараясь найти наиболее впечатляющий ракурс. Мондрагон обратился к Тавернье:
— Завтра утром я отправлю вас в столицу. Послезавтра должны состояться официальные торжества по случаю вступления генерала Коронадо на пост президента страны. Завтра парламент ратифицирует решение правящей хунты, а потом все как обычно: военный парад, прием послов и так далее. Запечатлеете торжества — и милости прошу обратно к нам, но только должен предупредить: снимать войну в джунглях куда опаснее, чем войсковые операции вроде той, что проводилась сегодня. Засады, внезапные налеты, случайные стычки — обычное дело. Короче говоря, если вы захотите снимать настоящий бой, то это будет ближний бой, а значит, опасность удесятеряется.
— Генерал, я думаю, вы слышали, что мы не новички в своем деле, — усмехнулся Тавернье. — Я, к примеру, начинал во Вьетнаме, и снимать в джунглях мне не в новинку. Последняя наша точка — это Бейрут, и я не могу вам сказать, что опаснее: снимать бои в джунглях или уличные бои в огромном городе, где стреляют из каждого окна.
Мондрагон улыбнулся и поднял руку в знак согласия:
— Хорошо, хорошо, не сердитесь. Я знаю, вы мастера своего дела и знаете, на что идете, но предупредить вас я все же был обязан. Итак, судя по времени, мой штаб уже переместился в город, так что мы можем вернуться туда, перекусить и отдохнуть с относительным комфортом. Двигаться дальше вперед вам нет никакого резона — войска остановились вдоль намеченной линии, окапываются и ждут приказа на продвижение в глубину партизанской зоны. Думаю, ждать им придется не один день, такие решения требуют тщательной проработки, а тут еще эти торжества... Одним словом, вам есть прямой резон вернуться в столицу, тем более что я имею соответствующий приказ.
— Приказ есть приказ, — философски заметил Шарль, закончивший съемку и теперь просматривавший в окуляр отснятые кадры.
Броневик, а за ним и джипы развернулись, захватывая колесами кювет, в котором после утреннего боя было полно стреляных гильз, обрывков бинтов, солдатских ботинок, и помчались по шоссе обратно к Номбре-де-Дьос. Штаб ударной группировки и впрямь уже успел расположиться во дворце крупнейшего местного плантатора, так что ночевать французам пришлось в роскошной спальне с потолком, украшенным фресками и лепниной, и с кроватью под балдахином, такой огромной, что расположись в ней даже четверо усталых путников, им все равно не удалось бы стеснить друг друга. После плотного ужина, состоявшего из тушеной баранины с овощами, фруктов и очень недурного местного вина, журналисты уснули как убитые и остались очень довольны тем, что наутро их разбудили не слишком рано. Солдат принес им воду для умывания, мыло и полотенце. Завтракать в зале, превращенном в офицерскую столовую, им пришлось вдвоем — офицеры, видимо, давно разъехались по своим частям. Впрочем, когда они пили кофе, в столовой появился лейтенант в черном комбинезоне танкиста и, приложив ладонь к черному берету, отрапортовал, что ему поручено сопровождать их в Санта-Фе. Вместе с лейтенантом они вышли на улицу. Вчерашние джипы и «скорпион» уже стояли перед дворцом, водители и солдаты охраны курили, развалившись на сиденьях. Тавернье начал было спускаться по ступеням парадного входа, но вдруг остановился, задрал голову и приложил руку козырьком к глазам. Окрестность наполнилась грозным гулом. С юга к городу стремительно приближались две тройки «Фантомов», напоминающие два схематически изображенных на облачном небе наконечника стрел. Впрочем, и сами машины имели стреловидные очертания, и эта удвоенная стреловидность еще усиливала впечатление почти немыслимой стремительности, создаваемое их полетом. Словно приплюснув своим ревом к земле все живое, штурмовики промчались над городом, скрылись за холмами, и оттуда почти сразу же донеслись раскаты бомбового удара. Стихший было гул начал нарастать снова, и вскоре следующие две тройки пронеслись следом за первыми двумя. Из-за холмов вновь докатились разрывы, а над одним из гребней возник и начал неторопливо подниматься к небу жирный черный гриб. Появились, оглушили округу и умчались к горам еще две тройки, и не успел стихнуть их рев, как с юга донесся другой звук, не менее мощный, но напоминавший унылое церковное пение на одной ноте. В небе на юге замаячило множество точек, приближавшихся на разной высоте, — Тавернье понял, что это боевые вертолеты, готовящиеся довершить работу «Фантомов».
— Да, торжества торжествами... — произнес Шарль и, не докончив фразы, широко зевнул. Волна боевых машин с грохотом прокатилась над городом. В открытом боковом люке одной из них Тавернье различил установленный на турели тяжелый пулемет и стрелка, сидящего в кресле и сквозь прицел глядящего на землю. Журналисты погрузили свое имущество в джип, уселись сами, и лейтенант дал команду трогаться. Шоссе по-прежнему было запружено войсками, но теперь среди техники, двигавшейся по встречной полосе, Тавернье то и дело выделял группы боевых машин с необычным тоном камуфляжной раскраски и трафаретной эмблемой на бортах — распростертым в прыжке ягуаром. Солдаты, поглядывавшие через борта грузовиков на маленький встречный караван, выглядели щеголевато в своих черных беретах, черных шейных платках и камуфляжной форме той же расцветки, что и их машины. Ладности их облика не нарушали обвешивавшие их многочисленные подсумки, а также ножи, лопатки, фляжки и прочие предметы военного обихода, Бросалось в глаза разнообразие их вооружения: если обычные пехотинцы почти все, за исключением пулеметчиков, имели штурмовые винтовки «галил» или «М-16», то эти солдаты были вооружены кто штурмовой винтовкой с подствольным гранатометом, кто снайперской винтовкой, кто легким пулеметом, кто обычным противотанковым гранатометом. Вдобавок из-за бортов выглядывали устремленные в небо ноздреватые стволы тяжелых пулеметов, прикрепленных для удобства перевозки к днищу кузовов. На то, что Шарль снимает их, солдаты реагировали весьма нервно, переговаривались, показывая пальцами на джип, а один из солдат даже вскинул винтовку и прицелился в Шарля. Лейтенанту пришлось передать по рации приказ генерала Мондрагона не препятствовать работе корреспондентов. После этого озлобление на лицах солдат сменилось приветливыми улыбками, и в воздухе замелькали растопыренные в виде знака победы смуглые пальцы.
—
Конец его фразы был заглушён ревом очередной тройки «Фантомов», промчавшейся на север, к горам. Тавернье оглянулся и увидел, что над холмами предгорий в воздухе на разных ысотах взад-вперед снуют вертолеты, словно маленькие хищные насекомые. Становилось ясно, что новый командующий решил с помощью карательных рейдов авиации показать населению партизанских районов цену вражды с правительством.
— Коронадо знает, что делает! — радостно воскликнул лейтенант, перекрикивая шум ветра. — Сперва их проутюжит авиация, а потом за дело возьмется «Кетцаль». Я этим марксистам не завидую!
Тавернье за эти дни слышал уже множество подобных восклицаний и потому промолчал. Шарль дремал, переваривая обильный завтрак. До въезда в Санта-Фе Тавернье молча оглядывал поля, проносившиеся по сторонам дороги, на которых кое-где виднелись тракторы или одетые в белое фигурки сельскохозяйственных рабочих. На контрольно-пропускном пункте у въезда в город они оставили броневик — видимо, таково было распоряжение генерала Мондрагона, считавшего подобный эскорт чрезмерным для столицы. Однако всего лишь через четверть часа выяснилось, что генерал жестоко ошибался.
Когда лейтенант, предъявлявший на посту документы, вновь уселся в джип рядом с водителем, Тавернье по какому-то наитию попросил его проехать в отель через самый центр города, через квартал правительственных зданий. Некий голос подсказывал журналисту, что в канун торжеств если что-то и может происходить в столице, то исключительно в центре, где атмосфера насыщена электричеством политики и войны. Лейтенант не получал от своего начальства никаких запретов на сей счет и только пожал плечами: «Через центр так через центр». Своим согласием он подписал себе и своим людям смертный приговор, но об этом не мог знать ни он, ни Тавернье, впоследствии не раз видевший во сне молодое и жизнерадостное лицо лейтенанта — таким, каким оно было за десять минут до смерти. Смерть уже перевернула в тот момент свои песочные часы, и песчинки бежали вниз с той же скоростью, с какой два джипа приближались к Пласа де Индепеденсиа — площади перед зданием парламента. Вокруг площади возвышались помпезные здания Конституционной палаты, Верховного суда и других государственных учреждений, деятельность которых за время непрерывного правления военных постепенно приобрела совершенно таинственный характер, хотя отпрыски лучших семей страны исправно, ходили сюда на службу и получали немалое жалованье. То обстоятельство, что даже запутанные имущественные споры в Тукумане разрешались генералами, ничуть не мешало обильному производству бумаг в мраморных дворцах на Пласа де Индепе-денсиа. Тавернье обратил внимание на то, что на улицах стало значительно меньше солдат и в особенности бронетехники. Лейтенант объяснил, что большая часть войск столичного гарнизона стянута в новую часть города, к резиденции президента и городку иностранных посольств, откуда по Авенида Майор войска должны проследовать мимо правительственной трибуны к пригородным казармам. Извилистые улицы старого города, хотя и довольно широкие в центре, не приспособлены для прохождения военной техники. Лейтенант говорил с Тавернье, повернувшись к нему с переднего сиденья, а джип тем временем выехал на обширную центральную площадь. Одну ее сторону целиком занимало выстроенное в духе позднего классицизма величественное здание парламента. Огромная лестница, поднимавшаяся к колоннаде перед главным входом на всю высоту цокольного этажа, с обеих сторон была обнесена мраморной балюстрадой и цепочкой бронзовых бюстов героев Республики. Сновавшие по циклопической лестнице фигурки посетителей дворца казались крошечными, как и фигурки солдат, дежуривших в тени колоннады у выложенной из мешков с песком пулеметной точки. У подножья лестницы стоял одинокий танк «Т-55». Люки были открыты, танкисты, не в силах долго оставаться внутри раскаленной стальной коробки, сидели на броне, покуривали и потягивали из банок кока-колу. На другой стороне площади под пальмами, окаймлявшими фасад здания Министерства юстиции, виделся еще один пост с пулеметом. В целом вся картина создавала впечатление невозмутимого покоя. Тавернье окинул ее одним взглядом, не переставая в то же время беседовать с разговорившимся лейтенантом. «Какой контраст!» — подумал Тавернье, невольно вспомнив рев штурмовиков над Номбре-де-Дьос.
С противоположной стороны на площадь выехал крытый армейский грузовик. Покачиваясь на брусчатке, он свернул с обозначенной разметкой полосы, по которой автотранспорт должен был пересекать площадь, и остановился перед лестницей парламентского дворца, неподалеку от караульного танка. Тавернье безучастно наблюдал за перемещениями грузовика, который по мере движения джипа становился все ближе, и вдруг, не поверив собственным глазам, увидел, как через задний борт на мостовую ловко, как кошка, спрыгнул худощавый парнишка с гранатометом, встал на одно колено и навел гранатомет на танк. Одновременно откуда-то сзади защелкали выстрелы. Танкисты, сидевшие на броне, встрепенулись, но, увидев направленное на них смертоносное орудие, скатились с танка и бросились наутек в разные стороны. Через задний борт грузовика посыпались вооруженные люди, один из которых ловко вскарабкался на танк и исчез в открытом башенном люке. За ним тут же последовал второй. Взвизгнули покрышки, джип занесло, Тавернье бросило вперед, и они с лейтенантом пребольно стукнулись головами. Когда Тавернье сумел наконец выпрямиться на сиденье замершего посреди площади джипа, он увидел, что пуля неизвестного снайпера, угодившая лейтенанту в лоб, вырвала у него всю заднюю часть черепа, а после этого пробила ветровое стекло. Водитель бессильно привалился боком к дверце машины. Очнувшийся Шарль издал нечленораздельный вопль, подхватил свой чемодан, перекувырнувшись через голову, вылетел из джипа и распластался на мостовой у колес, служивших хоть и ненадежным, но все же прикрытием. Тавернье последовал его примеру, но спокойнее ему от этого не стало — пули со всех сторон звонко щелкали по брусчатке, высекая из нее искры, и противно визжали, рикошетом взмывая в небо. Со стороны Министерства юстиции по партизанам, взбегавшим по лестнице парламентского дворца, ударил было крупнокалиберный пулемет, но тут же захлебнулся и смолк. Тавернье посмотрел в ту сторону. Один солдат из расчета лежал на бруствере из мешков с песком, свесив руки наружу, остальных не было видно. Походило на то, что невидимый снайпер застрелил всех. Оглянувшись на джип с охраной, Тавернье увидел, что пулеметчик бессильно обмяк в своем кресле, водитель уронил голову на руль, а из двух других солдат один, держась за живот, корчится от боли на брусчатке, второй же, припав на колено, стреляет из-за машины куда-то в сторону Министерства юстиции. Солдат повернул голову к Тавернье.
— Лежите, не поднимайтесь! — возбужденно крикнул он. — Это снайпер, я засек его!
Внезапно с глухим уханьем взорвался бензобак джипа, за ним — запасная канистра в кузове. Волной жара солдата и Тавернье отшвырнуло от машины. Столб дымного пламени отделил их от снайперов, и обстрел со стороны Министерства юстиции прекратился. Тавернье посмотрел в сторону парламентского дворца. Волна партизан уже докатилась снизу до колоннады, оставив за собой на лестнице несколько неподвижно чернеющих тел. Тавернье заметил, что по армейскому посту у входа во дворец кто-то стреляет из окон самого здания. Пулемет замолчал, а в нескольких окнах дворца появились красные флаги. У поста щелкнуло несколько одиночных выстрелов — видимо, партизаны пристреливали раненых. Большая часть атакующих скрылась в здании, но человек пять из них остались у поста и принялись выволакивать на лестницу тела солдат и сбрасывать их вниз. Внутри дворца ощущалось какое-то зловещее оживление: открывались и закрывались окна, раздавались отрывистые команды, вопли ужаса, изредка — одиночные выстрелы. Тавернье неожиданно обнаружил, что Шарль, раскрыв чемодан и достав камеру, уселся спиной к колесу джипа и снимает все происходящее.