Смерть и немного любви
Шрифт:
– А ты чего, приезжала, что ли? Не застала меня? Здесь я был, где ж мне быть-то, как не здесь. Ну, может, с мужиками в лесочке сидел, а так-то я всегда здесь, ты ж знаешь.
– Как я могу тебе верить, Паша, – устало вздохнула Вероника Матвеевна. – Ты же совесть свою давно пропил и мозги тоже. Скажи честно, ты это сделал?
– Что сделал? – непритворно удивился тот. – Ты о чем?
– Ты ездил в субботу в Москву?
– Да не ездил, сколько можно повторять. Чего прицепилась-то? В субботу же Валерка женился, да?
– Не женился он, Паша. И слава
– А чего так? Невеста из-под венца сбежала?
– Не твое дело. А только я так тебе скажу: внуков-уродов мне не надо. Пусть лучше никаких не будет, чем такие, как ты.
– Ой-ой-ой, – снова затянул Паша отвратительным голосом. – Какие мы нежные. Можно подумать. Сын-то вон какой ладный вышел, и внук получится не хуже. Себя-то вспомни! Ты, что ли, красавицей писаной была? Или, может, умницей-разумницей? Старой девой тебя взял, кому ты в сорок два года была нужна со своей рожей да кривыми ногами. А я был на двадцать лет моложе и здоровее на столько же. Если чего и есть в Валерке хорошего, так от меня, не от тебя же. Не зря на него такая девка позарилась.
– Какая такая? – вмиг осипшим голосом спросила Вероника Матвеевна. – Ты-то откуда знаешь, какая девка?
– Видал, – нагло ухмыльнулся Паша, снова выставляя напоказ редкие гнилые зубы. – Попка у нее – будь здоров. И сиськи ладненькие такие, ух, конфеточка! Сам бы ее…
– Паша, ты же мне обещал… Побойся бога… – забормотала Турбина. – Я и так все делаю, что ты просишь, деньги тебе ношу, только не трогай мальчика.
– Да что ты заладила – не трогай, не трогай. Мой сын. Захочу – и трону. Ты мне не указ, старая развалина. Мне о себе подумать тоже надо. Ты помрешь не сегодня завтра, кто меня содержать будет? Сын родной. Вот так-то.
Он откинулся на расшатанном ветхом стуле и самодовольно уставился на Веронику Матвеевну. Она с горечью смотрела на него и вспоминала тот злосчастный день, когда… А теперь она делает все возможное, чтобы сын никогда не узнал, какой у него отец. Она носит ему деньги, отказывая себе и Валерию в самом необходимом, отрывает жалкие крохи из и без того нищенского их бюджета и каждый день с ужасом ждет, что это испитое уголовное ничтожество явится к сыну. То, что он видел Элю, означает, что он все-таки подбирается к Валерику. И если сын женится на девушке из состоятельной семьи, этот страшный день придет: Павел не упустит своего. О господи, хоть бы он умер!
– Ладно, давай деньги и можешь выметаться отсюда, – благодушно разрешил Паша. – Или ты еще чего-нибудь хочешь?
– Хочу, – неожиданно резко ответила Вероника Матвеевна. – Хочу рожу твою поганую никогда не видеть, ублюдок.
– Ты полегче, – окрысился он. – У самой-то рожа… Сдохнешь – вот и не увидишь больше. Давай поспешай к могилке, сделай себе облегчение. Я уж по старой памяти сам лично тебя обмою да в последний путь обряжу, не забыл еще, как это делается.
– Лучше б ты имя мое забыл и адрес, сволочь. Все жилы из меня вытянул, всю жизнь отравил! Господи, за что же мне такое наказание!
Женщина заплакала, с ненавистью глядя на отца своего мальчика и не закрывая лица руками. Она желала себе смерти и в то же время боялась умирать. Ведь когда она перестанет жить, сын такого удара не перенесет.
Участковый, на территории которого находился дом, куда вошла Вероника Матвеевна Турбина, оказался симпатичным молодым пареньком с белесыми ресницами и мальчишеской улыбкой. Коротков терпеливо дожидался его почти два часа, пока тот пришел после обхода участка.
– Коля, мне нужны сведения о лицах, проживающих в этом доме, – сказал Коротков, протягивая участковому бумажку с адресом.
– Обо всех? – уточнил Коля. – Там все квартиры коммунальные, жильцов много.
– Туда вошла женщина, Турбина Вероника Матвеевна. Я хочу знать, к кому она могла приходить. Может быть, ты мне навскидку скажешь?
– Турбина, Турбина… – задумчиво повторил Николай. – Нет, такой фамилии я не помню. Надо смотреть каждого.
Он достал из сейфа папку, из которой извлек длинный список жильцов интересующего их дома. Ни одна фамилия в этом списке внимания не привлекала.
– Сделаем проще, – предложил участковый. – Сейчас пойдем с поквартирным обходом, быстренько выясним, к кому сегодня приходили гости, а там уже проще будет. Вы со мной пойдете?
– Нет, – покачал головой Коротков. – Турбина знает меня в лицо, я только сегодня с ней беседовал. Ты уж давай один, ладно?
– Лады. Она из себя какая?
– Пожилая женщина, семьдесят лет, маленькая, худая, волосы седые, забраны в пучок. Одета в темно-синее платье, сверху – серый плащ. Да, еще косынка на шее, светлая такая.
Юра остался в отделении милиции, а молоденький участковый отправился рассказывать жильцам дома душераздирающую историю о том, как сегодня на улице ограбили девушку и преступник скрылся вот как раз в этом подъезде. Вернулся он примерно через полтора часа и сообщил Короткову, что пожилая женщина навещала дважды судимого алкаша Павла Смитиенко. Они тут же взяли в паспортном столе данные на Смитиенко, но ничего интересного не обнаружили. Что общего могло быть у него с пожилой женщиной?
– Что у тебя есть на этого типа? – спросил Коротков.
– Пьянь, – поморщился Николай. – Не работает, поддает каждый день.
– А на какие шиши, если не работает?
– Ну вы и спросили! – засмеялся тот. – Это раньше, когда статья была за тунеядство, можно было докапываться, кто на какие деньги пьет. А сейчас это никого не интересует, законом не возбраняется.
– Ты мне про законы-то не рассказывай, я их не хуже тебя знаю. А ты как участковый должен знать, кто у тебя на территории чем дышит.
– Да вы что, Юрий Викторович, – возмутился Николай, – у меня других забот нет, что ли? Я с семейными дебоширами-то еле-еле управляюсь, чтобы не перебили друг друга в случае чего, да с киосками этими как на пороховой бочке живу, от разборки до разборки. А Смитиенко безвредный мужик, пьет только, но вреда-то от него никакого.