Смерть и Золотой человек
Шрифт:
— Как хотите. Но по-моему, в другой комнате вы… сумеете немного успокоиться. Если вам угодно, давайте побеседуем в гостиной — она совсем рядом. Видите ли, боюсь, мне придется задать вам ряд вопросов.
— Вот как? Ладно.
Велев Роджерсу, лакею, исполнявшему также обязанности камердинера, охранять вход в столовую, Николас Вуд следом за Кристабель прошел в гостиную и включил торшер, стоящий у камина. Арочный проем, разделявший гостиную и столовую, можно было закрыть: в стене прятались большие, раздвижные двери.
Огонь в камине
Ник взял со стола кожаный портсигар.
— Сигарету, миссис Стэнхоуп?
— Спасибо. — Кристабель села в кресло.
— Огоньку?
— Спасибо.
— Совсем недавно, миссис Стэнхоуп, вы спрашивали, как я здесь оказался. Буду с вами откровенным, потому что хочу, чтобы и вы были откровенны со мной.
— Вот как?
Ник не боялся срыва со стороны хозяйки дома. Сейчас можно не опасаться ни истерики, ни даже слез. Все вполне возможно. Но если она и сорвется, то позже. Сейчас, по его наблюдениям, Кристабель находилась еще в шоке. Она неуклюже зажала сигарету между средним и безымянным пальцами; всякий раз, как она подносила ее к губам, ладонь почти закрывала лицо. Черты ее смягчились; на губах даже проступило некое подобие улыбки. Каштановые волосы с проседью смешивались с рыжеватым мехом тяжелой собольей шубы; в уголках глаз стали заметны гусиные лапки.
— Насколько я помню, — приступил к беседе Николас, — вы говорили, что ваш муж терпеть не может маскарад?
— Да.
— И все же он почему-то решил сегодня надеть маскарадный костюм.
— Да. — Кристабель потянулась. — Знаете… Странно, но мне это даже в голову не пришло! Смешно, верно?
— Мне говорили, что мистер Стэнхоуп никогда ничего не делает без каких-либо практических соображений.
— Никогда!
— Может ли быть, что таким странным образом он решил вас разыграть?
— Господи боже, нет! Дуайт терпеть не может розыгрышей и шуток, кроме разве что таких, какие можно услышать со сцены в мюзик-холле. Он уверяет, что розыгрыши унижают людей и что тот, кому нравится унижать других, самый настоящий садист.
— Понятно. Тогда… можете ли вы дать какое-либо объяснение тому, зачем он пытался ограбить собственный дом?
— Нет.
— Скажите, известно ли вам что-нибудь о его делах?
— Нет. Он никогда ничего мне не рассказывает. Говорит, женщина должна…
— Что?
— Хорошо выглядеть и очаровывать, — улыбнулась Кристабель. Она все больше напрягалась; глаза наполнились слезами. Оцепенение еще не прошло. Пока что шок, подобно снотворному, тормозил ее восприятие, но разум уже активно искал ответа на тот же вопрос, что тревожил и Николаса Вуда.
— Давайте вспомним события сегодняшнего вечера, миссис Стэнхоуп. В котором часу вы легли спать?
Кристабель снова поднесла сигарету к губам.
— Да примерно тогда же, когда вы и все остальные, — в половине первого.
— У вас с мистером Стэнхоупом общая спальня?
— Нет.
— Ваши с ним спальни находятся рядом?
— Нет. Моя спальня вон там, в противоположном крыле. — Она указала пальцем. — Окна по фасаду. В прошлом там спала Флавия Веннер. Рядом, через стенку, наша общая гостиная, а за ней — спальня Дуайта.
— Понятно. Вы, случайно, не слышали, как ваш супруг выходил из комнаты?
— Нет.
— А может быть, он выходил из дома?
— Нет, — сказала Кристабель и вдруг замолчала. Ее изогнутые выщипанные брови сомкнулись на переносице. — Вы сказали: «выходил из дома»?
— Да. Вот, смотрите. В одном окне столовой вырезан кусок стекла, довольно аккуратно. Вырезали его снаружи. Конечно, может статься, это ничего не значит. Он мог просто поднять раму и, просунув руку на улицу, вырезать стекло. Но если его «ограбление», так сказать, было спланировано художественно, как я и думаю… почему вы улыбаетесь?
— Как странно слышать от сыщика слово «художественно», — прошептала Кристабель.
Ник стиснул зубы.
— Миссис Стэнхоуп, все указывает на то, что преступление было задумано художественно — со всех сторон. Для осуществления своего замысла ваш муж, вероятно, незамеченным выбрался из дома; некоторое время бродил по саду и оставил четкие следы, призванные убедить нас в том, что в дом проник кто-то извне.
Кристабель ничего не ответила.
— Что вас разбудило, миссис Стэнхоуп?
— Что разбудило?!
— Около половины четвертого, когда я вышел из комнаты, вы стояли на площадке второго этажа. Если не возражаете, скажите, пожалуйста, что вы там делали?
— Я… правда не знаю.
— Ну, скажем, слышали ли вы шум?
— Какой шум?
— Любой.
Кристабель покачала головой. Она явно колебалась, не зная, на что решиться. Вдруг на лице ее появилось честное, простое и непредсказуемое выражение; она подняла на него глаза:
— Если вы правда хотите знать ответ, я вам все расскажу. Мне приснился сон. Я видела, будто вы — да-да, именно вы! — своего рода суперпреступник, как Раффлз или Арсен Люпен. Возможно, я просто запомнила разговор, который мы вели перед тем, как пойти спать, да еще приплелись недавно прочитанные газетные статьи. И все смешалось с болтовней Элинор насчет убийства. И во сне начали сбываться худшие из кошмаров. Вы меня понимаете?
— Продолжайте.
— Я проснулась; было темно. Откровенно говоря, мне стало страшно. Знаете, как может напугать ночной кошмар? И вот я пошла в спальню к Дуайту. Его там не было. Даже постель не была расстелена. К тому времени мне уже не было страшно, только любопытно; а еще я немного беспокоилась. Я вышла в коридор. Вот и все. — Она бросила окурок в камин, заметая пепел подолом собольей шубы, и спросила: — Как вы думаете, может, у меня было предчувствие? Ведь все то время Дуайт…