Смерть императора

Старшинов Александр

– А живому они глаза не могут выклевать? – в ужасе спросил Прокруст.

Ему не ответили – только командир маленького отряда загоготал. Страх приговоренного его развлекал.

– Могут… это запросто, – хмыкнул возница.

Гай подобрал камень и швырнул в сторону умиравшего дерева. Хороший бросок. Вороны поднялись в воздух и с криком понеслись прочь. Но в любой момент эта парочка могла вернуться.

Приговоренного столкнули с телеги, следом сгрудили брусья креста, гвозди да веревки. Крест сбивали долго и обстоятельно. Так же обстоятельно рыли ямину. Потом развязали Прокрусту руки. Тут его затрясло так, что казалось – вот-вот упадет и забьется в припадке. Возница выругался, отцепил от пояса

флягу и сунул парню в зубы. Вино было крепким – из подсушенного винограда, хорошо выдержанное. Парень сразу захмелел. Его раздели – на грязные ветхие тряпки никто не польстится – разве уж кто-то из совсем замученных рабов решит сделать себе подстилку. Долго привязывали к кресту руки и ноги. Привязывали крепко – чтобы не освободился, хитрюга.

Потом втроем с помощью блока стали поднимать крест. Привалили столб камнями, чтоб не шатался, если налетит гроза. Прокруст позволял с собой все это делать молча, не вырываясь. А вот когда солдаты крест укрепили и отошли, тут Прокруст завыл страшно – диким раненым зверем.

Выл он недолго. Потому как солдат, тот, кого звали Гаем, ткнул его древком копья в пах и кратко сказал:

– Заткнись…

– Эй, Гай, не увечь парня – велено, чтоб жил подольше, – остановил его главный. – Он свободных крал для продажи в рабство – декурион рассердится, если эта мразь быстро подохнет.

Возница тем временем сгрузил с повозки мешок с провизией и водой. И, развернув повозку, покатил в город. Ничего интересного в том, чтобы смотреть на висящего на кресте человека, он не находил. После первой казни все остальные кажутся похожими друг на друга. Командир тоже вскочил в седло и взял с места рысью, радостными гортанными криками подгоняя коника, чтобы тот перешел в галоп.

Прокруст и Гай остались: один на кресте, второй – подле.

– Вот же лысая задница, – пробормотал Гай, воткнул копье в землю и пошел собирать хворост и сухую траву для костра – куковать тут ему до ночи, а к вечеру будет гроза – обещал возница. Странно, однако, вроде и жары нет – ветер веет прохладный, так откуда взяться грозе? Вообще, старики заметили: уже лет десять как сделалось холоднее – что ни год – замерзает Данубий так, что по льду переходят его варвары без всяких мостов. и во Фракии, и в Македонии, и в Ахайи летом вдруг порой начинают идти холодные дожди. Жалеет Гея-земля для детей своих тепла.

– А и ладно… – решил Гай, будет не будет гроза, а хотелось бы хоть воды вскипятить, а не глотать неразбавленное вино и давиться хлебом всухомятку.

Любопытные появились часа через два. Зевак было трое – чуть впереди шел мужчина лет под сорок – крепкий, жилистый, но страшно изувеченный, особо лицо. Сразу видно и по шрамам, и по выправке, что ветеран. Был человек этот коротко острижен, отчего казалось, что носит он серую шапку. Одет был в льняную тунику и шерстяной плотный плащ, а на ногах носил крепкие солдатские калиги. У ветерана висел на фастигате солидный кожаный мешок, и нес он его с видимым усилием. У пояса крепились две фляги – с водой и вином. Изувеченного крепыша сопровождала тетка – лет неопределенных – сухая, темноликая, в греческом гиматии [41] поверх длинной туники. У нее при себе тоже имелась котомка – но куда меньше и легче, чем у мужчины. Третьим шагал мальчишка-подросток – лет четырнадцати, судя по повадкам – из рабов, а в руке – толстая палка, хорошо выструганная – дорожный посох и в случае чего – серьезное оружие. Холщовую сумку паренек нес на плече.

41

Гиматий – греческий плащ.

Подойдя, все трое задрали головы и уставились на казнимого.

– Вот я думаю, это он… точно он… моего Аристобула украл… – сказала женщина и погрозила человеку на кресте сухим кулачком.

– Вы чего явились, а? – зло спросил Гай, возившийся с не желавшим разгораться костром.

– Поглядеть, – ответила за троицу женщина. – Прокруст у меня сына украл – и уж теперь его не найти нигде – продали, увезли… – Женщина вновь погрозила казнимому. – У Секста вон тоже сына украли. Младенчика.

Ветеран кивнул, подтверждая слова своей спутницы.

– Да чего уж, смотрите, – милостиво разрешил Гай. – Только быстро он не умрет. Долго ждать придется. По мне, так я бы его каленым железом попытал.

– Дай помогу… – предложил ветеран, и Гай не сразу понял, что речь идет о костре.

Гай посторонился. И – о, чудо – едва Секст чуть тронул ветки в костре, положил пучок травы, дунул, дым повалил гуще, а потом радостно запрыгали желтые язычки. Ветеран явно знал толк в кострах.

Тут же был водружен на огонь котелок с водой, а из мешка ветерана извлечена половинка тушки ягненка, обмазанная глиной.

– Смотри-ка, основательно подготовились, – заметил Гай. – С такими припасами можно и подождать. Чай, парень никуда не удерет… – Ауксиларий расхохотался над собственной шуткой.

Он и сам не заметил, как в руках у него оказалась чужая фляга с крепким неразбавленным вином – не менее крепким, чем держал при себе возница.

– Если дождаться, когда душа распятого покинет тело, можно заклятием заставить ее служить три дня и во сне рассказать, кому он продал наших детей… Пока на той стороне не глотнет воды из Леты, – доверительно поведал ветеран Гаю. Говорил он медленно, как будто с трудом подбирал слова. А когда говорил – рот его странно кривился на сторону из-за жуткого шрама.

– Ты знаешь такие заклятия? – спросил Гай.

– Она знает… – кивнул в сторону женщины Секст.

– Это же колдовство… – подозрительно покосился на женщину молодой солдат.

– Никакое не колдовство. Она – жрица из храма Деметры и Коры, покровительниц Эпира.

– А… – понимающе протянул Гай и на всякий случай тронул висящий на груди амулет.

Тем временем утренняя прохлада сменилась душной вяжущей жарой, ветерок стих, на пир пожаловали насекомые со всей округи – теперь они роились вкруг казнимого, и тот в отчаянии тряс головой, пытаясь согнать мух и слепней хотя бы с лица.

Дым от костра плохо отгонял насекомых, женщина и мальчишка наломали веток, чтобы отмахиваться от приставучей дряни.

– Воды… – стонал тем временем человек на кресте.

– Скоро будет тебе вода… – буркнул Гай. – Обещана гроза к вечеру – значит, будет.

– Вода Стикса – она ледяная… – ухмыльнулась женщина. – Еще напьешься!

Костер прогорел, и ветеран разворошил угли, положил в алое дышащее жаром чрево приготовленного для запекания ягненка. Гая стало клонить в сон… Неожиданно сбоку оказался свернутый плащ, и тело так удобно на нем устроилось… Задание – стеречь казнимого – оказалось совсем не трудным… А ягненок будет наверняка наивкуснейшим. Глаза солдата смежились.

А ветеран помахал перед лицом его рукою, убедился, что парня сморило, и отступил. В следующий миг он ловко вскарабкался по кресту наверх к привязанному Прокрусту и влил тому в рот несколько капель воды с уксусом из фляги.

После чего ветеран соскользнул вниз и вновь оказался рядом с костром. Небо тем временем начало темнеть – хотя до заката было еще далеко. Обещанная гроза приближалась быстро.

Прокруст смотрел на идущую грозу с надеждой – вода, облегчение муки…

Гай с первым далеким рокотом грома очнулся, глянул на небо и встревожился – грозы он побаивался – с тех пор как в легионе у них молнией убило легионного раба.