Смерть империи
Шрифт:
Тарасенко подтвердил, что Шеварднадзе заранее ни с кем не советовался, за исключением своей жены, детей и своих помощников — Теймураза Степанова и самого Тарасенко. Все они единодушно согласились с тем, что ему следует уйти.
Я спросил Тарасенко, располагал ли Шеварднадзе особой информацией о грозящем путче. О каком–либо конкретном заговоре он не знал, услышал я в ответ, но чувствовал, что есть группировки, намеревавшиеся силой удержать страну в целости и что Горбачев нынешней своей политикой играет им на руку. Горбачев, возможно, считал, что выигрывает время, но в конечном счете его оттеснили бы в сторону те, на кого он опирался. Учитывая эти обстоятельства, Шеварднадзе не мог оставаться в правительстве. Он счел, что лучше послужит стране, сплачивая демократические силы извне.
————
Со всех сторон нас уверяли, что советская политика в отношении Соединенных
Нам Бессмертных был хорошо известен, и мы в высшей степени ценили его. Он долгое время работал на различных должностях в Вашингтоне, затем в Москве возглавлял в МИДе управление по делам США. Шеварднадзе, став министром иностранных дел, быстро продвинул Бессмертных до первого заместителя министра, а в начале 1990 года направил его в Вашингтон послом.
Знания Бессмертных тонкостей американской обстановки, соединенное с высоким умом, прямотой и стремлением к конструктивности, сделали его очень деятельным представителем советских интересов и принесли уважение коллег. Я знал его по работе с начала 70–х годов, когда был заведующим отделом по делам Советского Союза в государственном департаменте, а Бессмертных — политическим советником в советском посольстве. Даже в те времена холодной войны было очевидно, что Саша, как мы его называли, отнюдь не штампованный советский дипломат. Никогда не проявлял он какой бы то ни было нелояльности к советской политике, но всегда сохранял способность обсуждать вопросы разумно и без злобы. У нас сложилось впечатление, что, даже когда он не мог согласиться с нами, он понимал, о чем мы говорили, и точно сообщал об этом.
Однажды я вышел из себя, когда Громыко прислал личное письмо государственному секретарю Уильяму Роджерсу, требуя, чтобы тот запретил демонстрировать в кинотеатрах Соединенных Штатов снятый в Европе фильм о Ленине, который Москва посчитала неуважительным. В тот вечер, оказавшись на приеме в советском посольстве, я отвел Бессмертных в сторонку и принялся выговаривать ему за то, что он не объяснил людям в Москве, в какое смешное положение это письмо ставит их всех. Саша и не пытался оправдывать письмо, но заметил, что этот вопрос с особым чувством воспринимается в Кремле. После чего обронил, что пройдет, наверное, лет десять, а то и больше, прежде чем к Ленину станут относиться бесстрастно.
Такое заявление высокопоставленного советского дипломата обращало на себя внимание во времена, когда брежневский режим ринулся в контрнаступление на свободу мысли. В нем был виден человек, способный мыслить самостоятельно и старающийся быть честным, насколько это позволяла его работа.
О том, что Горбачев выбрал Бессмертных преемником Шеварднадзе, я узнал в середине января. В те несколько недель, что прошли между отставкой Шеварднадзе и назначением Бессмертных, натянутость в наших отношениях усилилась, но по причинам, не имевшим отношения ни к тому, ни к другому советскому министру иностранных дел.
Новый вице–президент
Четвертый Съезд народных депутатов после шока, вызванного отставкой Шеварднадзе, ковылял к завершению работы. Съезд одобрил большинство предложенных Горбачевым конституционных поправок и неохотно утвердил Геннадия Янаева, выдвинутого им на пост вице–президента, в этом качестве. [90]
Янаев, не так давно разменявший шестой десяток, делал карьеру в качестве комсомольского вожака, а затем главы официального профсоюза. В 70–е годы мы с ним встречались несколько раз, когда делегации, направлявшиеся Американским советом молодых политических деятелей, приезжали в Москву на встречи с молодыми советскими «политиками», он же был одним из официальных советских учредителей Юрмальской встречи 1986 года в Латвии. В последнее время мыс ним не виделись, поскольку мы не поддерживали связей с подневольными советскими трудовыми союзами. В былые времена Янаев не производил на меня особо сильного впечатления, и все же вскоре после его вступления на пост вице–президента я попросил его о встрече.
90
При первом голосовании Янаев утвержден не был, однако, когда Горбачев вновь предложил его кандидатуру и настоял, она прошла довольно скромным большинством голосов.
Принял он меня в кабинете в здании ЦК партии. Ему предстояло перебраться в Кремль, но тамошний кабинет вице–президента еще не был готов. Мы вели приятную, непринужденную беседу, и Янаев уверял меня, что Горбачев решительно настроен придерживаться курса реформ и понимает, что ему необходимы тесные отношения с Соединенными Штатами. Тем не менее, впечатления сильного руководителя Янаев на меня не произвел. У него, казалось, ни на что не было определенных, своих собственных мнений, и я уловил какую–то исходившую от него нервозность. Во время нашего разговора Янаев курил одну сигарету за другой, и порой, когда он прикуривал, у него дрожала рука. Я представить себе не мог, с чего бы это вице–президенту Советского Союза нервничать, принимая иностранного посла, и решил, что Янаев, должно быть, попросту неловко чувствует себя с незнакомыми людьми, хотя подобное качество представлялось в высшей степени необычным у политика, даже если он из коммунистической страны.
Поначалу мне трудно было понять, почему Горбачев на роль вице–президента отобрал Янаева, но затем я припомнил, что его разрыве Ельциным объяснялся ревностью Горбачева к Ельцинской популярности. Он явно не выносил высших сановников, способных соперничать с ним в общественном обожании. Геннадию Янаеву, несомненно, никогда не оттянуть от Горбачева на себя общественную опору. Тем не менее, Горбачеву нужен был человек, укреплявший престиж президентской власти, и я никак не мог взять в толк: зачем ему было так беспокоиться об изменении Конституции, если вице–президентом суждено было стать никчемной личности.
Экономический кризис углубляется
По мере того как подходил к концу 1990 год, экономический упадок, похоже, убыстрялся. Год был трудный, но, несмотря на все разговоры о планах реформ и «антикризисных» программах, положение продолжало ухудшаться.
Когда Горбачев отверг Шаталинскую программу, Ельцин объявил, что РСФСР осуществит ее в одиночку, что, как выяснилось, было делом невозможным, поскольку контроль за большинством хозяйственных предприятий оставался в руках центральных министерств. Тем не менее, между СССР и РСФСР развязалась война законов, приводившая к все нараставшей путанице и смятению. Российский парламент принял закон, в соответствии с которым при наличии конфликтной ситуации российские законы провозглашались имеющими приоритет над законами союзными, а новые союзные законы вступали в силу только после их ратификации российским парламентом. Горбачев ответил указом, по которому законы СССР имели верховенство до вступления в силу союзного договора, которым определялось, каким образом разделялись властные полномочия.
Спор по поводу сбора налогов и распределения оказался наиболее изматывающим. РСФСР отстаивала право удерживать все налоги, собранные на ее территории и предложила перечислять в союзный бюджет менее одной пятой обычной суммы. В последний день работы Четвертого Съезда народных депутатов, 27 декабря, министр финансов Валентин Павлов заявил собравшимся, что переговоры по бюджету между Союзом и Россией сорваны.
Горбачев тогда принял участие в обсуждениях и объяснил, что российский Верховный Совет утвердил для перечисления в бюджет СССР 1991 года всего 23,4 миллиарда рублей, на 119 миллиардов меньше, чем внесла РСФСР в 1990 году! В том случае, если не будет одобрено нормальное распределение доходов, предостерег он, СССР неминуемо распадется. [91] Большинство сходилось вомнении, что Ельцин пытается наглядно показать Горбачеву: тому ничего другого не остается, как поладить с ним, и что он уступит, не доводя до насильственного финансового краха Союза, однако особой уверенности тут не было. Вместо того, чтобы остаться в Москве и обсудить этот вопрос, пока съезд продолжал работу, Ельцин улетел в Якутск.
91
Ельцин позднее подвергнет сомнению эти цифры, указав, что они не учитывали некоторые существенные категории налогов, в том числе импортные и экспортные отчисления, налагавшиеся на продукцию, использованную в РСФСР или шедшую на экспорт из нее.