Смерть, как непроверенный слух
Шрифт:
– Хорошо играешь, есть у тебя удар, напор, но ты же парень домашний, не балбес какой-нибудь уличный. Для тебя футбол это вроде забавы и с головой ты дружишь, займись-ка лучше школой, - дружески посоветовал мне помощник тренера Срболюб Маркушевич.
В том году студенты всего света возвысили голос против неправды. И в Сараево молодые люди тоже ступали в ногу с молодежью мира. На экономическом факультете они, беря пример с коллег из Колумбийского университета, протестовали распевая: „All we are saying, is give peace a chance” и раскачивались вверх-вниз, вперед и назад. Правда, дальше они слов не знали, и потому продолжали
Армандо Морено был очень вспыльчивым, но и симпатичным карликом. Были у него большие глаза, большой нос, большой рот, и маловато волос для такой большой яйцеобразной головы. Работал он в конторе JAT, был частым гостем в нашем доме, играл на гитаре неаполитанские песни и, что еще замечательней, на обеих руках его были татуировки. Не укладывалось это у меня в голове, как кто-то, кроме цыгана, может ходить с татуировками. Мама мне объяснила:
– Это, сынок, потому что он еврей, узник Дахау.
Когда однажды в воскресенье Морено был у нас в гостях и пел песни из репертуара Адриано Челентано, я вбежал в коридор, спасаясь от троих Сейдичей, которые хотели меня поколотить. И все из-за того, что я отцепил их трехколесный велосипед, толкнул его вниз по Горуше и смотрел как он разбивается о стену Военной больницы. Сделал я это потому, что мне надоело терпеть как представители семейства Сейдичей каждый раз требуют от меня оплату за проход мимо них к нижнему продмагу. Армандо схватил меня за руку, вывел на лестницу и разрешил ситуацию при помощи своего необычайно громкого голоса. И, пока он прогонял Сейдичей с лестницы, от силы его голоса, постукиваясь друг о друга, на буфете задребезжали бокалы. Тогда Морено отвел меня на кухню, погладил по голове и, хотя я уже был выше его ростом, посадил на колени и запел. И все захлопали в такт песни «Venti kvatro milli baci». И даже мои мать с отцом покачивались в обнимку налево-направо. Морено взял гитару и, когда он менял аккорды, становилось видно, что на одном его плече вытатуирован какой-то номер, а на другом два вставленных один в другой треугольника:
– Что ты там рассматриваешь? Это давидова звезда, - сказал он, заметив, с каким интересом я разглядываю его. А когда понял, что мне это ничего не говорит, добавил:
– Давид, это был такой еврейский царь.
Я спросил, что означают эти два вставленных друг в друга треугольника, и он ответил:
– Встань-ка, хочу тебе кое-что показать!
Я встал, а он ткнул пальцем в молнию на моих штанах и сказал:
– То, что снизу...
– я опустил голову, потом заметил, что все на меня смотрят, и покраснел. Морено поднял мне голову и продолжил, показав на ее макушку, - то и наверху.
В растерянности я смотрел то на свою ширинку, то на него, и он опять повторил:
– Вот что это значит: внизу и наверху одно и то же...
Не дождался я пока он закончит и, весь красный от смущения, выскочил из дома.
На вершину Горицы вбежал я тем же путем, которым спустился когда-то в город Сараево воин и ученый Мустафа Маджар. Там на чаршии его и убила какая-то шваль, что явилось лучшим доказательством утверждения Мустафы, что в мире полно придурков.
Остановился
«Что снизу то и наверху, что наверху то и внизу...»
Сел я и стал смотреть на Сараево, которое по-прежнему было снизу, а небо наверху. Быстро сгустилась ночь, внизу потихоньку разгорались городские огни. Возле поваленных могильных камней начали собираться влюбленные горичане, совершавшие что-то вроде любовно-туристической экскурсии на Дедово кладбище. После таких вот прогулок про женщин и начинают болтать, что они «гулящие».
Забрался я на самую вершину над кладбищем. Теперь и вовсе стало ясно, что там внизу, и что сверху. Украдкой, хотя вокруг никого не было, я наклонил голову и посмотрел наоборот. Теперь Сараево стало наверху, а небо внизу. Держал я так голову, пока у меня не заболела шея. Когда же я ее выпрямил, все вернулось на свои места. Сараево было внизу, а небо наверху. Посмотрел я на Дедово кладбище и увидел, что там «гулящая» с кем-то из старших пацанов уже уходят. Я сбежал вниз к кладбищу и решил постоять там на голове. Понравилось мне, что Мариндворская церковь и поезда на станции парят высоко на земле, а небо внизу и не имеет дна. Подумал я, что таким образом еврейская мудрость с давидовой звезды воплотилась в образ моего города, и стало это ясно только когда я встал на голову. То, что было наверху, стало внизу. А что было внизу, стало сверху. Была уже ночь и кровь приливала к моей голове.
Прислонясь к ограде Дедова кладбища, сидели мы с Пашей, Харисом и Ньего. Было тепло и мы решили, что пора перестать быть детьми. Перед нами стоял кувшин красного вина. Курили мы «герцеговину» без фильтра, и кувшин красного вина переходил из рук в руки. Солнце дошло до зенита, и Паша спросил пьяные мы или нет. Мы ответили что нет, не пьяные. Паша улыбнулся и сказал, а давайте тогда в «прихлебку»., как мой брат делает, тогда напиваешься быстрей. Хлебали мы дешевое вино. Вскоре нас охватил неостановимый смех, потом закружилась голова. Карабкались мы по травянистому склону как три лунатика, прихлебывая по очереди. И пали жертвами дешевого вина и жаркого солнца. Утонули во сне. Глубоком и уже юношеском. Потому что не хотели больше быть детьми.
И проснулись через год, когда в Сараево приехали девочки из Банья Луки. Землетрясение разрушило их дома и школы, и они приехали к нам, чтобы в нашей школе догнать пропущенный материал. Пока они выгружались из автобуса и несли вещи в общежитие, мы смотрели на них и выбирали, кто кому будет показывать Дедово кладбище. У Паши уже была Мирсада, и она для него стала тем же, что для меня Снежана Видович, с той разницей что это была «осуществленная» любовь. Со всеми вытекающими обстоятельствами. Все эти приехавшие баньялучанки были потенциальными «гулящими». Мне понравилась Невенка, Харису Мелиха.
Социальный работник Векослав Шепаревич пришел к нам на урок сербско-хорватского и прочитал лекцию о необходимости гуманного отношения к гостям из Банья Луки:
– Остались они без крова над головой, дома их разрушены опустошительным землетрясением. Наше государство предложило скромную замену их жилищам, а вы должны протянуть им товарищескую руку.
И добавил, вроде бы в шутку, хотя мы знали, что он это серьезно:
– Но только чтобы жать именно руки, а если кто полезет поближе к ногам, там уже буду я!