Смерть, как непроверенный слух
Шрифт:
– Выше ноги, выше!
На гомосексуалиста он похож не был, но часто его жена, не отрываясь от кормления ребенка, выглядывала из окна проверить, от кого это ее муж так громко требует поднять ноги! И, увидев бегущего меня, понимала, что браку ее ничто не угрожает. Почему-то решил он, что от меня выйдет толк в беге на 200 метров с препятствиями, потому и требовал высокого задирания колен.
Тренировался я в кроссовках, которые были мне велики на два размера. На самом деле кроссовки эти были у нас одни на двоих с офицером ЮНА на пенсии, который, помимо меня и двух студенток института физкультуры, был единственным членом атлетического
В тот день я я вышел на беговую дорожку пораньше, потому что у меня отменили последний урок. Хотелось мне наконец решить проблему кроссовок.
– А можно мне как-нибудь получить новые кроссовки?
– Ты, парень, вот что - даже не думай получить от меня какие-то поблажки. Думаешь, раз твой отец помощник министра, то и тебе тут у меня можно выпендриваться? Думаешь, можешь хуйней тут страдать?
– Да вы меня не так поняли, я про кроссовки спросил не из-за отца. Они необходимы, чтобы улучшить показатели!
– Слушай сюда, парень, или будешь соблюдать режим как полагается, или иди накупи себе шмоток и мотай на хрен из спортивного центра, и чтоб духу твоего тут не было!
Гордость, с которой он произнес «спортивный центр», расставила все по местам. Спорить больше было не о чем.
Во время разогрева я ощутил пальцами ног какое-то неудобство, но, чтобы вновь не выслушивать безумных тренерских речей, промолчал. Помчался я долгими прыжками через препятствия, но он остановил меня и сказал:
– Ноги выше поднимай, мать твою, если зацепишься за препятствие и обдерешься о штангу, с меня ведь спросят!
Пока его голос гулко разносился по пустому стадиону, вновь я почувствовал что-то странное, будто на ноге у меня отрастает маленький палец. Поднял я ногу и понял, что в кроссовке что-то шевелится. Что за чудеса? Была это мышь, совсем маленький грызун, забравшийся в кроссовки армейского пенсионера. Я не знал, что делать. В панике ударил я ногой о штангу, но мышь еще сильней зашебуршилась. Тогда я начал бежать, вскидывая ноги и со всей дури стуча о штанги подошвами. Надеялся я, что грызун погибнет под моей тяжестью, и я смогу выбросить его из обуви, которая была мне велика на два размера. Потом остановился, но мышь снова завозилась на моей ступне, будто ей не нравилось, что я стою. Словно было ей приятно, когда от нее кому-то нет покоя и, стоило мне остановиться, как она снова заартачилась. Наверное, думала: «Зачем этот кретин остановился, разве не видит он, что мне нравится скорость?»
Побежал я и, сдавленно подвывая, сделал последний, стремительный и почетный круг по стадиону, с мышью в кроссовке. Было это концом моей атлетической карьеры.
В соответствии с новой установкой «алкоголь дома, а не в кафане», ситуация в нашей семье развивалась в позитивном направлении. Такими словами журналист из сараевской газеты описал бы состояние дел у нас дома. Отец собирал лучших друзей, которые приходили, привлеченные запахом мяса, запеченного по-боснийски, в горшочке. Видел я докторов, инженеров, режиссеров. Причем, сейчас я мог наблюдать их не одним глазом, как раньше, когда мы жили в Горице. Теперь я сидел с ними вместе, но в разговор не вмешивался. Иногда я чувствовал, что на какую-то тему и мне есть что сказать, но осмеливался вклиниваться во взрослые разговоры только со словами одобрения.. Это вовсе не означало, что я со всем там соглашался. Было
В конце семестра, этот кинокудесник организовал мне перевод из Пятой гимназии во Вторую. Сербский язык и философия стали моими профильными предметами. Там я открыл для себя Радое Домановича и жизнь моя стала куда осмысленней, а в философии я, изучая силлогизмы, осознал преимущество своих герцеговинских корней. Логические выводы мы, герцеговинцы, всегда делали слишком поспешно, и поэтому в Сараево, желая нас оскорбить, говорили: «В нем борются герцеговинец и человек». Учился я делать логические выводы, что уже было важным делом. Особенно понравился мне профессор философии Срето Миланович. Он был забывчив и рассеян, но все его любили. Однажды он ушел из школы домой с журналом подмышкой, а на следующий день вернулся с тем же журналом, но в домашних тапочках. Поскольку была весна, он этого так и не заметил, пока коллеги в учительской не обратили на этот факт его внимания.
Вечер у нас дома начинался с того, что, перед ужином все собирались смотреть новости по телевизору. Садились мы в кресла, и первой новостью, конечно, была: «Товарищ Тито сегодня посетил... то-то и то-то».
Доктор Липа поворачивался к Шибе и тихонько его спрашивал, подмигивая Мурату:
– Так он что, в парике ходит, что ли?
– Исмет, не провоцируй!
– пытался его угомонить Шиба.
– Чего не провоцировать-то, это ж не его волосы!
– Как так не его?
– вмешивалась Сенка.
– Не знала я, что вы, мужчины, такие завистливые, боже ж ты мой!
– Причем тут зависть, Сенка, ну-ка, посмотри хорошенько, это ж не его волосы!
– Конечно его, просто крашеные.
– Да ты чего несешь-то?
– отзывался Шиба, показывая на люстру, и было непонятно, то ли он шутит, то ли и впрямь указывает на опасность прослушивания. Был это уже не тот панический страх, как в горицких разговорах с отцом. Тогда он делал все, чтобы избежать выслушивания и даже понимания того, что произносил отец. Когда не получалось по-другому, он отцу, на середине фразы, начинал петь и не переставал, пока тот не умолкнет.
– Кто это чушь несет?
– спрашивал дядя Омерица.
– Ты, Омерица!
– Да почему чушь-то, сам посуди, ну как может быть у человека его возраста ни одного седого волоска?
– Сейчас такие шампуни есть, помоешь ими голову, и седины не видать!
– защищала Сенка Тито.
– То, о чем ты, Сенка, говоришь, называется хна.
– Божья матерь, мне ли не знать, что такое хна, это ж я хной голову крашу, а не ты!
– Ну так посмотри на его голову, совсем на настоящие волосы непохоже, - настаивал на своем доктор Липа.
Отец мой помалкивал и в обсуждении Тито участия не принимал, что было необычно. И наконец он ворвался в разговор , внезапно и убийственно:
– Люди, правильно говорит Омерица, то, что вы видите, это не настоящие титовы волосы, он их красит гуталином!
– Чем, прости?
– переспросил Шиба.
– Гуталином?! Сенка, твой муж-то совсем рехнулся!
– раздраженно сказал он.